Борька, я и невидимка

Лина Львовна прищурилась, и Костя вдруг заметил, что у нее очень пушистые ресницы. Глаза, спрятанные за этими ресницами, смотрели сочувственно. И Косте вдруг стало очень тоскливо и жалко себя до слез.

Он осторожно открыл дверь.

—  Можно, Вера Аркадьевна? — спросила Лина Львовна.

—  Входи, Линочка, — сказала Вера Аркадьевна. — Входи и садись. Привела?

—  Нет, — ответила Лина Львовна. — Он сам пришел.

—  Ну, ученик Шмель, — сказала Вера Аркадьевна, — ты знаешь, зачем я тебя вызвала?

—  Не знаю.

—  Тогда давай считать. — Вера Аркадьевна вздохнула. — Будем считать только за последние две недели. Выгнан из класса — три раза. Чуть ли не сорвал пионерское собрание…

Лина Львовна шевельнулась на стуле.

—  Ты хочешь что-то сказать, Лина?

—  Нет, Вера Аркадьевна, я потом.

—  Чуть не сорвал пионерское собрание, — повторила Вера Аркадьевна.

—  Я не срывал, — сказал Костя. Он покосился на Липу Львовну. Ведь Лина Львовна знает, что не срывал, почему же она молчит? Они всегда заодно — взрослые!

—  Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское собрание…

—  Я не срывал, — сказал Костя.

—  Ты мне дашь договорить? — Голос у Веры Аркадьевны был противный, квакающий. — Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты не вышел на сбор аптекарской посуды.

—  Мы договорились… — сказал Костя.

—  Это еще хуже, — сказала Вера Аркадьевна. — Выходит, вы сознательно не пошли! Что значит «договорились»? А если вы договоритесь не ходить на уроки?

—  Мы про это не договаривались.

Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чем тут уроки? И зачем все спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: «Ученик Шмель, мы исключаем тебя из школы»? Разве обязательно сначала помучить, а потом исключить?

А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: «Вот стоит ученик Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже — характер. Он уже обо всем имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень приятно мучить его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему — понять. Конечно, можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся бояться о детства, вырастает злым. А злоба — плохой спутник в жизни…»

Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погруженная в свои мысли. И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед ее глазами. Остались Лина Львовна и Костя.

«Я слишком много вспоминаю, — подумала Вера Аркадьевна. — Слишком много. Наверное, это уже старость».

—  Так почему же вы не пошли на сбор аптекарской посуды? Почему не пошел ты, Шмель? — сказала Вера Аркадьевна.

—  Мы ходили на завод.

—  На какой завод?

—  Откуда нам станки привезли.

—  При чем здесь станки?

—  Они для школы.

—  Теперь понимаю, — сказала Вера Аркадьевна уже не таким противным голосом. — Вы ходили на завод обменять станки? Так?

Костя молчал, наклонив голову. Он знал, что будет дальше. Сейчас Вера Аркадьевна спросит: «Разве вы не могли пойти в другое время?»

—  А вы не могли выбрать другое время? — спросила Вера Аркадьевна.

—  Мы с вечера договорились, — сказал Костя. — А потом нам объявили про пузырьки. А мы уже договорились…

Вера Аркадьевна внимательно взглянула на Костю. А Костя подумал: «Сейчас она спросит: „Значит, раз вы договорились, то для вас уже не обязательно подчиняться?“»

—  Вам дали станки? — спросила Вера Аркадьевна.

—  Дали. И еще панели дадут, — оживился Костя, радуясь, что разговор уходит в сторону.

—  Вы все ходили? — с удивлением спросила Лина Львовна.

—  Весь класс! — с гордостью сказал Костя.

—  А что ты натворил на собрании? — скучным голосом спросила Вера Аркадьевна.

«Про пузырьки спрашивать больше не будет», — промелькнуло в голове у Кости. И вдруг — на какую-то секунду — у него появилась надежда, что его сегодня не исключат. Ведь уже спрашивает про собрание, а не про пузырьки. Может быть, удастся объяснить Вере Аркадьевне и про собрание?

—  Я ничего не натворил, Вера Аркадьевна. Честное слово!

—  Почему же на тебя жалуются?

—  Кто жалуется?

—  Это неважно, — сказала Вера Аркадьевна. — Важно, что жалуются. Будь любезен, отвечай на вопросы.

—  Я говорил, что не надо выбирать Дутова, а она говорит — надо.

—  Кто «она»?

—  Елизавета Максимовна.

—  Значит, не «она», а Елизавета Максимовна. Тебе, Шмель, понятна разница?

«Исключит», — подумал Костя. И внезапно все стало ему безразлично. Ему больше не хотелось отвечать. Все они заодно.

—  Куда хотели выбирать Дутова?

Молчание. Счастливый горнист с картины победно смотрел на Костю. Дать бы ему, чтобы не трубил!

—  Костя, я тебя спрашиваю. — Голос Веры Аркадьевны уже не такой скучный.

—  Звеньевым.

—  Дутова? — с удивлением спросила Вера Аркадьевна.

—  Дутова! — воскликнула Лина Львовна. — Вера Аркадьевна, ведь Дутов…

—  Хорошо, Линочка, хорошо… — проговорила Вера Аркадьевна. — Дутова я знаю.