Борнвилл

– Свечных дел умельца? – подал голос ты, вспомнив детский стишок[49].

– А как же. Все лавки – вдоль одной улицы, а в конце той улицы – деревенская площадь, на ней башня с часами и сцена для оркестра…

– Там, под водой, живут люди? – спросил ты.

– Нет, люди давно уехали. Оставили всю деревню. Бросили. Вот отчего такое странное чувство.

– Может, там внизу водятся привидения. – (Это мой вклад в разговор.) – Призраки людей, которые жили здесь когда-то.

– Очень даже возможно, – сказала твоя мама. – Под водой иногда видны тени. Я всегда думала, что это отражения облаков, но, может, ты прав. Может, это призраки сельчан. – Она обратила на нас взгляд, чтобы проверить, как на нас подействовали ее слова, и, видимо удовлетворившись результатом, сказала: – Ну да ладно, нам, кажется, пора возвращаться к машине. Остальные подтянутся с минуты на минуту и будут голодные.

Она принялась карабкаться обратно к автомобильной стоянке, но мы за ней поначалу не двинулись. Ни ты ни я не хотели уходить отсюда. Ты глазел вдаль на воду, и взгляд у тебя был зачарованный. Я же вглядывался в глубину, пытаясь уловить проблеск тех расплывчатых, невнятных призраков, каких в моем воображении вызвал к жизни рассказ твоей мамы. Вдалеке и слева тянулась еле выступавшая из воды каменистая плоскость, а прямо перед ней из-под поверхности возносилась впечатляющая серая цилиндрическая конструкция. То были, конечно, гравитационная плотина, удерживавшая содержимое водохранилища, и заборная башня. Но в то время я всего этого не знал и никакого особого внимания на эти рукотворные добавки к пейзажу не обратил. Слишком уж увлекся размышлениями об этом чудесном затопленном селении и его водных обитателях.

– Вернемся? – наконец спросил ты. – Нельзя же, чтобы они всю картошку съели, нас не дождавшись.

И вот так мы поели на пикнике и поехали к нашему месту назначения, но в машине говорили мало, слишком увлеченные только что услышанной историей и совершенно неожиданным путешествием, в какое взяла нас твоя мама, – в странствие по затерянному волшебному царству, переполненному самыми что ни есть потусторонними фантасмагорическими образами.

* * *

Стоянка жилых прицепов, где забронировали место твои родители, оказалась попросту полем. Полем в глухомани. Тем не менее там было очень красиво. Чтобы туда добраться, надо въехать в Хланбедр со стороны Харлеха и свернуть налево у паба “Виктория Инн”. Через несколько сотен ярдов оказываешься на поразительно узкой дороге, ведущей поначалу вдоль реки Артро. Оглядываясь в прошлое, могу лишь поражаться искусности, с какой твой отец, таща прицеп, преодолел этот путь и не побил машину. Неудивительно, что он, подъехав к стоянке, казался очень довольным собой. Обустраивая прицеп на отведенном ему участке и подключая его к запасному аккумулятору, который прихватил с собой (твой отец в таких вещах, помню, всегда был находчив), он сыпал шутками и был в приподнятом настроении. Побыть с семьей и друзьями в безлюдье – вот что, похоже, открывало его с наилучшей стороны.

Поле, где вы остановились, принадлежало фермеру, чей дом стоял в нескольких сотнях ярдов, угнездившись в небольшом распадке под деревьями. И вот тут наши семьи на некоторое время расстались. Мы сняли на неделю домик самого фермера. Он (его звали Глин) собирался ту неделю провести с женой и дочкой в маленьком сарае, который немудряще оборудовал для жизни, чтобы в летние месяцы сдавать основной дом английским отпускникам, жаждавшим вкусить валлийской буколической идиллии. Пускать людей с жилыми прицепами к себе на поле – инициатива для Глина, судя по всему, в ту пору сравнительно свежая, и она тогда не очень-то сработала: в ту неделю ты и твоя семья были у него единственными постояльцами. Впрочем, Глин, обеспечивая необходимое для жизни, не то чтобы лез из кожи вон. Проточной воды не было – за ней приходилось идти к дому и там во дворе качать ее из колонки, а место утилизации отходов (человеческого организма, скажем так) представляло собой большую прямоугольную яму в земле, прикрытую несколькими досками, сбитыми встык. Через день-другой после нашего приезда из ямы, вынужден сказать, начало заметно пованивать.

* * *

В воскресенье 1 июня я проснулся поздно – в девять с чем-то – и лежал в постели, прислушиваясь к попурри приятных звуков, какие нес утренний ветерок: чириканье дроздов, далекое журчанье реки и Бах – первая часть Партиты ми мажор № 3 для скрипки соло, BWV 1006.