Бородино: Стоять и умирать!

Нам приказано было расположиться на этом самом месте, посреди умирающих и мёртвых. У нас не было ни воды, ни дров, зато в патронницах у русских найдена была водка, каша и иная провизия. Из ружейных прикладов и обломков нескольких фургонов удалось развести огни, достаточные для того, чтобы поджарить конину — основное наше блюдо. Для варки супа приходилось снова спускаться за водой к речке Колоче. Но вот что было ужаснее всего: около каждого огня, как только блеск его начинал прорезывать мрак, собирались раненые, умирающие, и скоро их было больше, чем нас. Подобные призракам, они со всех сторон двигались в полумраке, тащились к нам, доползали до освещённых кострами кругов. Одни, страшно искалеченные, затратили на это крайнее усилие, последний остаток своих сил: они хрипели и умирали, устремив глаза на пламя, которое они, казалось, молили о помощи; другие, сохранившие дуновение жизни, казались тенями мёртвых! Им оказана была всякая возможная помощь не только доблестными нашими докторами, но и офицерами и солдатами. Все наши биваки превратились в походные госпитали.

Брандт

* * *

Две трети всех раненых прошли через наш госпиталь, который вся армия знала и благодаря сделанному извещению и потому ещё, что он находился близ главной квартиры. Едва только я успел окончить необходимые приготовления, как раненые стали появляться массами.

Я делал трудные операции без перерыва до поздней ночи следующего дня. Работу затрудняла очень холодная, временами туманная погода. Северные и северо-восточные ветры, дувшие весь этот месяц, были очень холодны; приближалось равноденствие. Ночью с большим трудом удавалось держать передо мной зажжённую восковую свечу, в которой я, впрочем, нуждался только при наложении на кровеносные сосуды лигатуры…

Раны, полученные в этом сражении, были тяжёлые, так как почти все они были причинены артиллерийским огнём, раны от ружейных пуль были получены в упор и на очень близком расстоянии. К тому же, как мы неоднократно замечали, русские пули были гораздо крупнее наших.

Большая часть артиллерийских ран требовала ампутации одного или двух членов. В течение первых суток я сделал до 200 ампутаций. Исход их мог быть вполне благоприятным при наличии у наших раненых убежища, соломы для постелей, одеял и достаточной пищи. Всего этого мы были, к сожалению, лишены, а местности, где бы мы могли добыть нужное, были далеко.

Прежде всего недостаток перевязочных средств принудил нас оставлять больных в окрестных деревнях, в том числе и в Колочском монастыре, где их больше всего скопилось.

Пребывание кавалерии в лесном районе, занятом ранеными, истребило весь запас фуражу, и мы с большим трудом могли найти количество соломы, чтобы хотя на первые дни уложить раненых.

Небольшой запас муки, имевшийся в армии, скоро был съеден. Раненые остались при конине, картофеле и капусте, из которых им варили суп. Скоро и эта пища иссякла, а проезду наших обозов мешали казаки, наводнявшие дороги. Повсюду мы терпели недостаток в белье и корпии. Многие предметы первой необходимости, как-то: хлеб, муку, пиво, медикаменты, бельё для перевязок — можно было бы привезти из мест, где мы отыскали запасы их, и высшее начальство, согласившись с моим представлением, дало соответствующий приказ. Но обыкновенно выполнение таких приказов затрудняется тем, что в том замешано слишком много чиновников. Время шло, а раненые не получали того, надеяться на что они имели полное право.

Хирурги, единственные утешители этих несчастных, вынуждены были стирать сами — или заставлять делать это при себе — бельё, уже употреблённое для перевязок, чтобы таким образом иметь возможность менять его ежедневно. Именно хирургам, их неутомимому труду и искусству обязана большая часть раненых своим спасением…

Ларрей

* * *

Человек тридцать, раненных более или менее тяжело, но ещё способных к передвижению, предпочли во всяком случае отправиться в путь с нами. Увидев одного из этих несчастных, такого, который едва в состоянии был тащиться, я тщетно уговаривал его остаться в походном госпитале. «Не расставаясь с полком, — отвечал он мне, — я имею хоть какую-нибудь надежду спасти свою шкуру; в худшем случае я, по крайней мере, похоронен буду товарищами. Иначе, я уверен, меня всё равно съедят волки, живого или мёртвого».

Я чуть было не забыл одного характерного обстоятельства: три дня кряду совсем не раздавали продовольствия; приходилось жить припасами, найденными на мёртвых русских. Бешеные порывы ветра неоднократно размётывали наши бивачные костры. Уже поговаривали, что эти ураганы обещают ужасную зиму.

Брандт