Бородинское поле

- Вокзал? Да, вокзал, - заулыбалась Лена. - И дворец. И

музей. Вы же сами назвали наши станции метро музеем, в

котором собрана богатейшая коллекция мрамора и гранита.

- Да, да, я говорил: уникальная коллекция, возможно

единственная в мире, - поспешно согласился Дэниел. - Но

почему здесь, под землей, где пассажир находится всего

несколько минут? Нет, это определенное расточительство. Вы

не умеете считать деньги, - настаивал на своем Дэниел.

- Вы согласны, что это прекрасно? - пыталась поколебать

его заблуждения Лена.

- Да, согласен. Но зачем? Для кого?

- Для людей. Человека должна окружать красота.

Прекрасное облагораживает человека. Государство заботится

о духовном богатстве своего народа.

- Понимаю, - быстро перебил ее Дэниел и тихо

улыбнулся, подумав про себя: "Дочь, как и отец, тоже

занимается пропагандой".

Не осмотрев и половины подземных дворцов метро,

усталые, они вернулись домой, где их уже ждали Коля с женой,

Валентина Ивановна и прилетевший из Зауралья Святослав.

Дэниел с восторгом говорил Наташе:

- Ты обязательно должна посмотреть метро. Это

бесподобно, необыкновенно и... нерасчетливо. Да, да, мисс

Лена со мной не согласна, Но это явное расточительство.

Впрочем, она хороший пропагандист. И вообще, русские, я

полагаю, прирожденные пропагандисты. Это, очевидно, черта

национального характера.

- Почему вы так считаете? - мягко улыбаясь, спросил

Святослав по-английски.

- О, я хорошо знаю свою жену и тещу. И кроме того, я уже

имел удовольствие разговаривать с мистером Макаровым, -

кивок и дружеская улыбка в сторону Глеба Трофимовича, - и с

мисс Леной.

Наташа перевела слова мужа и вопрос брата, вызвав

веселое оживление присутствующих. Настроение у всех было

приподнятое, праздничное. Были тосты, сопровождаемые

оживленной беседой, и разговоры, прерываемые тостами: за

здоровье, благополучие, за мир на земле, за дружбу советского

и американского народов. А Дэниелу в каждом тосте

слышалась "коммунистическая пропаганда", и он решил как бы

в ответ подбросить шпильку в виде вопросика, как он думал,

неделикатного свойства:

- Как поживают ваши диссиденты? Их преследуют?

- Диссиденты? Это кто такие? - прикинулся Олег.

- Инакомыслящие. Борцы за права человека, - уточнила

Наташа.

- А-а, поборники, - сказал Олег.

- Их у вас поборниками называют? - переспросила

Наташа.

-Это вы их так называете, ваша пропаганда. Мы же их

величаем подонками, - сказал Олег.

- А почему поборники? - полюбопытствовала Наташа. -

Как понимать это слово?

- От глагола "побираться". Побирушки, - ответил Олег.

- Побирушки? Это как бы нищие? - Опять Наташа.

- Совершенно верно: нищие духом.

- И где ж они побираются? Я что-то не встречала, - шутя

сказала Лена.

- Среди иностранцев. Те их подкармливают объедками.

Дэниел попросил жену перевести ему разговор: ведь

вопрос задал он. Наташа, смеясь, объяснила. И тут Дэниел

узнал, что в его отсутствие Наташа не утерпела - вручила всем

сувениры. Весть эта повергла его в уныние, настроение

испортилось, веселье и восторг как ветром сдуло. Он сделался

мрачным, за праздничным обедом выпил две рюмки

"пшеничной" и, сославшись на усталость, уединился в

отведенной для них Лениной комнате и попытался уснуть. Но

сна не было: перед глазами стоял симпатичный генерал-сын,

такой же задушевный, как и его отец. Они даже обменялись

несколькими фразами по-английски.

- Я много о вас слышал от Виктора. Он в восторге от вас,

- сказал тогда Дэниел вполне искренне. Со стороны

Святослава Дэниел не нашел даже и намека на холодную

настороженность или официальную натянутость, и это еще

больше смущало гостя.

- Как он поживает? - спросил в свою очередь о Викторе

Святослав.

- Трудно одной фразой ответить на ваш вопрос, - сказал

Дэниел. - Вьетнам ему серьезно повредил, как, впрочем, и

многим американцам. Неразумная война нанесла Америке

раны, которые еще долго будут кровоточить.

Святослав, вздохнув и затем посмотрев на Дэниела с

пытливой откровенностью, произнес:

- Хотелось бы, чтоб подобное не повторилось нигде и

никогда. Я, как вы знаете, видел собственными глазами

"работу" американцев во Вьетнаме...

- Я вас понимаю, - быстро заговорил Дэниел. - Но мы

сами осудили эту грязную войну, назвали ее позором Америки

и надеемся, что ничего подобного не повторится в будущем.

- К сожалению, некоторые влиятельные деятели

страдают короткой памятью, - задумчиво отозвался Святослав,

а Дэниел почувствовал неловкость, вызванную словом "позор",

которое он сам же и произнес. Осуждая вьетнамский позор

Америки, он ощутил свой личный позор перед отцом и братом

своей жены, и позор этот ему казался более гадким, чем тот,

общенациональный. И то, что в самолете казалось ему