Бороться, чтобы дышать (ЛП)

— Тебе не за что просить прощение. Ты же знаешь, как я люблю навещать тебя в Монтане. Приятно время от времени уезжать на несколько месяцев; к тому же ты жила своей жизнью. Не то, чтобы я тебя совсем не видела.

— Знаю. Просто… хотелось бы мне не жить так далеко и вернуться сюда раньше.

— Кен — мудак.

— Мам, — вздыхаю я.

— Нет, — она указывает на меня лопаточкой, — он эгоцентричный мудак, который думает, что мир вращается вокруг него. То, что произошло между вами — не твоя вина. И то, как он себя повел, узнав, что ты поехала сюда, было достойно сожаления.

В этом она была права. Когда я сказала ему, что должна уехать, чтобы позаботиться о маме, он ответил, что мне следует остаться, пока мы не разделим имущество. За это я его возненавидела; мне и так было достаточно тяжело находиться в одном городе с ним и его девушкой, а он еще мешал мне уехать, когда мама во мне нуждалась, явил ту сторону себя, о существовании которой я даже не подозревала.

— Ты многого не знаешь, — пытаюсь я, даже не понимая, почему меня должно волновать то, что она права на его счет, но мне всегда казалось, что я могла бы стараться больше или быть лучшей женой, хоть и осознаю, как это глупо.

— Я знаю более чем достаточно, — заявляет мама, и прежде чем я успеваю ответить, в заднюю дверь раздается стук, и в нее просовывается голова Ронды.

— Привет, — увидев меня за столом, она улыбается.

— Привет, — улыбаюсь в ответ, чувствуя себя неловко. Не из-за нее, а из-за ситуации с Беном на пароме. Ненавижу, когда меня кто-то осуждает, и, знаю, Бен, вероятно, рассказал ей то, что случилось пятнадцать лет назад.

— Садись, пока не укатилась, — говорит мама в знак приветствия, заставляя Ронду смеяться, потом идет к холодильнику и открывает его.

— Прости за Бена, — шепчет Ронда, и я отрываю взгляд от мамы, которая достает бутылку сиропа, чтобы посмотреть на нее. — Он не должен был так с тобой разговаривать.

— Все в порядке, — отвечаю так же тихо, не желая, чтобы мама знала о случившемся, не хочу, чтобы сейчас она обо мне волновалась.

— О чем вы там шепчетесь? — вмешивается мама, ставя перед каждой из нас по тарелке.

— Я говорила Ронде, что надеюсь, она голодна, потому что ты, кажется, приготовила на двенадцать человек, а не на троих, — лгу я, а Ронда, положив руку на живот, снова смеется.

— Я ем за двоих, а поскольку малыш, похоже, пошел в папу, можно сказать, что даже за троих.

— Какой у тебя срок? — спрашиваю я, рука чешется дотронуться до ее живота.

— Еще нет и семи месяцев.

— Обалдеть, — выдыхаю я. У нее огромный живот, так что могу только представить, как она будет выглядеть на полном сроке.

— Знаю. — Она кивает. — Я все время говорю Бену, что следующего будет вынашивать он. Понятия не имела, что меня раздует до размеров кита, — она улыбается.

— Ты прекрасно выглядишь, беременность тебе идет, — мягко говорю я.

— Не могу дождаться, когда он родится, чтобы я смогла его подержать, — говорит мама, и меня пронзает боль. Я всегда хотела иметь детей, и если когда-нибудь случайно найду мужчину, с которым создам семью, то уже не смогу с ней этим поделиться. Она никогда не подержит на руках своих внуков; ее даже не будет рядом, чтобы поддержать, когда у меня возникнут вопросы или опасения по поводу того, как быть мамой.

— Извините, сейчас вернусь, — извиняюсь, встаю из-за стола и иду в ванную. В ту же секунду, как оказываюсь за закрытой дверью, разражаюсь тихими рыданиями.

Понятия не имею, как я собираюсь пережить это время. Мама думает, что, зная о ее приближающейся кончине, нам повезло, но мне от этого намного хуже. Теперь единственное, о чем я могу думать, — это все то, что она упустит, все, что упущу без нее я. В случае ее внезапной смерти, мне бы пришлось принять произошедшее и попытаться жить дальше. В этой ситуации я чувствую, что оказалась в тупике. Никакого движения вперед, потому что жду неизбежного.

Все, чего хочет мама, — чтобы я была счастлива, и я больше всего на свете хочу, чтобы могла ей это сказать, что не чувствую, словно умираю изнутри, словно нахожусь в постоянной борьбе всего лишь за один вдох.

— Милая, завтрак остывает, — зовет мама через дверь ванной.

— Иду, — кричу в ответ, затем открываю кран, плеснув в лицо холодной водой, вытираюсь полотенцем, а затем возвращаюсь на кухню, где Ронда с мамой, прижавшись друг к другу, тихо разговаривают.

— Итак, твоя мама рассказывала, что ты бухгалтер, — говорит Ронда, когда я сажусь и кладу оладью себе на тарелку.

— Да. Для большинства людей это скучно, но я всегда любила цифры, поэтому мне нравится. А ты? Чем занимаешься?

— Я дипломированная медсестра. Здесь, в городской частной клинике. Вообще-то она моя и на меня работают три девушки.

— Это замечательно. На чем специализируется твоя клиника? — спрашиваю я.

— Мы помогаем пожилым людям в городе, которые не могут добраться до своих врачей, а также оказываем помощь неизлечимым больным, если это необходимо, — говорит она, и я не могу не отвернуться от нее, чтобы посмотреть на маму, зная, что может наступить время, когда ее нужно будет поместить в хоспис.