Боровой

Так случилось, что неуловимые лесные бандиты явили чуть большую осторожность, чем та, на которую рассчитывал Бреган Грегович. Несмотря на все заверения местных об ужасе, только и ждущем непрошенных гостей в чаще, дружинники мало того что беспрепятственно зашли в лес, так ещё и, отмотав долгую версту, вплоть до нынешнего часу разбойниками атакованы всё так же не были. Посему, выбрав место ночлега в лесу, близ хутора Заречный, Бреган рассчитывал выманить стеснительных любителей лёгкой наживы к свету костра, после чего без всякой жалости нашпиговать татей железом.

Бреган считал, что лесные бандиты попробуют атаковать их ночью и непременно исподтишка. Желая не рисковать своим и без того малым числом, они наверняка решатся напасть только на спящих, рассуждал командир. В том, что разбойники следили за ним и его спутниками добрую часть пути, Бреган не сомневался. Пытаться же разыскать бандитов в лесу самостоятельно было близко к невозможному. Капитан отлично знал, что те отыщутся, только если сами пожелают найтись. Выслеживать их по лесным буеракам было, как выразился за трапезой Бобёр, «сродни попыткам расколоть камень обмякшей елдой» . Бреган в душе с товарищем был согласен. Он знал, что самым верным решением, способным выиграть для них уйму времени, было приманить врагов. Рисковать союзниками в планы командира однако также не входило. Не желая получить шальную стрелу из темноты, он организовал засаду таким образом, что, несмотря на освещённый в темноте участок и близость к огню, злоумышленникам пришлось бы подойти к лагерю очень близко, чтобы разглядеть вокруг костра хоть кого-то, кроме «дозорного». При удачном раскладе даже самый осторожный враг смог бы оказаться обманутым. Возможность управиться с заданием всего за одну ночь заставляла наёмников отнестись к делу с полной серьёзностью.

Выдерживать недвижность готов был каждый из них, пусть и давалось это некоторым с усилием, а другим и вовсе с большим трудом. Единственным, кого, пожалуй, почти совсем не тяготило длительное ожидание в засаде, был Круве Войчич. Обладатель единственного в отряде самострела, он половину своей жизни провёл, охотясь в лесах на различную живность, где умение подолгу сидеть затаившись, оказывалось порой ценнее любых других. Дичь он бил без промаху и ещё большим мастером был разве что в её готовке. Держа и сейчас верное оружие поближе, он вслушивался в звуки леса. И звуки те, стоило наёмникам обездвижиться, слышны стали во много раз громче и чище. Ветер зашелестел кронами в высоте, затряс листом. Но спокойно, будто кто-то великий ростом выдыхал этот ветер мерно, едва лишь пошатывая макушки деревьев. Вялой флейтою засвистел чёрный дрозд. Неторопливо, слитно. Дальше, ближе. Виски потели. Ладони и те сделались влажными. Не пошевелиться. Слух был сейчас их взведённым арбалетным болтом, их наточенным мечом, их острым кинжалом. Держась за него, словно за оружие, они направили его в черноту. Туда, куда не доставал свет костра. Туда, за еловые стволы. Туда, откуда следил за ними стылый мрак.

Костёр горел всё тише. Смолк дрозд. Допел свои долгие минуты. Четвертина за четвертиною, час за часом. Бреган дышал ровно. Еле слышимы стали ветер и деревья. Зашумела в ушах кровь. Застучала о виски. Кончиками пальцев Бреган огладил рукоять меча, успокаивающую привычной шершавостью.

В следующую же секунду едва обретённое спокойствие покинуло его стремительнее, чем выпущенная стрела покидает пальцы и тетиву. Ибо командир услышал треск хвороста. Того самого хвороста, что был разложен им с южной стороны их стоянки, аккурат между тропой и лагерем. Бреган, напрягшись всем телом, крепко сжал пальцами рукоять. Важнее всего сейчас было не явить себя врагу раньше времени и не ринуться в атаку на пока ещё не обозначившегося противника. Чуткий командир прекрасно слышал, что тот, кто наступил на хворост, ноги с него так и не убрал. Вероятно, испугавшись, что его обнаружили, он замер, и Бреган гадал теперь, что неизвестный предпримет дальше. Секунды сменялись минутами. Огонь затухал.

То, что случилось после, командиром ожидаемо никак не было и быть не могло. Ушей Брегана коснулся звук, никогда не слышимый им доселе. Звук колеблющийся и низкий и более всего напоминающий кошачье урчание. От тихого и ритмичного, стал он вмиг насыщенно громким, но самое главное, таким неуместным, что Бреган смешался, не зная, как его истрактовать. Откуда доносилось тарахтение, он определить также не смог. Командиру казалось, что идёт оно сразу и отовсюду. Зажмурившись и втянув воздуха, он понял, что не слышит более ничего, кроме этого низкого урчания. Ни леса, ни своего дыхания. Оглохнув на оба уха, командир словно бы обнаружил у себя другую пару ушей, о которой раньше и не подозревал и для которой этот новый звук и предназначался. Вместе со звуком пришла дрожь. Бреган, лежавший животом на земле, ощущал её всем телом. Содрогалась почва. Слабо. Но жутко и неправильно. Он раскрыл глаза, и в тот же миг урчание, что, казалось, уже содрогало сам воздух, прекратилось.