Борщ в четыре руки

Наливает рюмку водки. Заглядывает в холодильник, достает банку с огурцами. Поднимает приветственным жестом рюмку, смотрит на Джоконду.

МУЖЧИНА: Ну… Ты не против?

Выпивает. Закусывает огурчиком. Возвращается к плите. Высыпает манную крупу в молоко и варит, помешивая.

МУЖЧИНА: Вообще-то мы ссорились редко. Обиделся — замолчал. День проходит, другой… Будто в молчанку играем. Но кто-то первым обязательно заговорит. (Пауза.) Жили мы неплохо. Среднеустроенная семья. Лев Николаевич писал: «Все счастливые семьи похожи друг на друга»… Как дауны. (Пауза.) Может, и мы были похожи на других? Но ей проблем недоставало. Стала заниматься чужими, подругиными. Весь вечер на телефоне, исповеди выслушивает, утешает. Бывает, у нас разговор на повышенных тонах, а подруга позвонит — и у жены голос такой ласковый. Может раздражать отзывчивая жена? Может, потому что все на них уходило, а дома — по остаточному принципу. Я ей как-то сказал: «Знаешь, где заканчивается путь заботы о ближнем?.. На кресте».

Снимает с плиты кастрюльку с кашей.

МУЖЧИНА: Интересно, зачем я ее сейчас сварил? Ее сразу есть нужно, а у меня борщ не готов. А потом — как манку греть?

Трет грудь слева. Снова садится за стол, меряет давление.

МУЖЧИНА: Сто сорок пять на девяносто. И пульс восемьдесят. Нет, дистанцию надо сокращать. Тоже мне, амфибия…

Достает с полки поваренную книгу, листает.

МУЖЧИНА: Гурьевская каша. (Читает.) Сливок нет. Изюм где-то был… Орехов и сахара побольше, и все запечь. (Ставит книгу на место.) Значит, будет не первое и второе, а первое и третье. Борщ и десерт. И здесь середины нет.

Чистит картошку.

МУЖЧИНА: Сначала все разговоры дома — только о подружках, потом с ними стала все свободное время проводить. Как-то поругались из-за них. Она мне бросила: «А у тебя, кроме денег, друзья есть?». — «А ты разве не друг?». — «Я? Жена. Это другое». Вот так… А потом: «Можно Лида у нас поживет?». У этой Лиды, кстати, история… экзотическая. Жили они скромно, она мужа подпиливала — смотри, как люди крутятся… Потом и у него бизнес появился. Редкий. Змей разводит. Кобры, гадюки… Шипят и несутся, как куры. Яйца откладывают, из них змееныши вылупливаются. Не знаю, что совсем маленькие едят, а большие — мышей. Живых. Или замороженных, причем — живьем. В комнатах змеи плодятся, в морозилке мыши хранятся… Подросших змеек хозяин продает. Таким же ненормальным. Деньги большие. А жена ушла. Что самое интересное — она змей не боится. Она к ним приревновала. Говорит: он в своих гадин влюбился. Лучше бы пил или даже гулял. Это нормальнее, чем переживать, что любимая кобра захандрила. Вот спрашивается — где логика? Другую женщину она простит, а змею — нет.

Почистив картошку, моет ее, режет и кладет в кастрюлю, где варится борщ.

МУЖЧИНА: Разошлись. Пока они квартиру разменивали, Лида у нас жила. Попросилась на пару недель. Жила три месяца. Пока я шипеть не стал, как гадюка. Потому что — сколько можно? Она, конечно, деликатная, но все равно — чужой человек в доме! Они с моей весь вечер ля — ля, тополя… А я вроде третий. Не нужный. А то еще одна придет… Сядут вместе на кухне и дымят, как броненосец «Потемкин», в три трубы.

Помешав борщ, закрывает кастрюлю крышкой. Достает из кухонного шкафчика супницу, ставит ее на стол. Берет щипцы для орехов, садится к столу, достает из супницы орехи и давит их, а затем выколупывает ядра и складывает их на блюдце.