Бортовой журнал 6

То ли по 360 – и это со скидкой, то ли по 228 – и это тоже со скидкой.

Общество измучено. Новости – только про это.

А еще про вентили – где они, как они, открыли, не открыли, отрыли и ликвидировали по дороге те фирмы-посредники, что нарастают все время каким-то совершенно непостижимым образом сами, и их ликвидация была подана как достижение, как несомненное благо.

Лучше всех выглядела Юля.

Юля была вся в черном с рюшами, с талией в нужном месте – хороша, ой как хороша.

И абсолютно спокойна – как тут не вспомнить о глазах и о божьей росе.

Евросоюз при встрече она бросилась целовать, после чего его председатель все никак не мог задать вопрос о вентиле. Забыл, бедняга, – так свежи были те поцелуи.

А наших она вмиг построила. Судя по их лицам и по тому, что так нервно путаем цены, на это не потребовалось много труда. Построила и показала всему миру, на чьей стороне вентили.

Осталось только поздравить Юлю с победой – молодец!

После всех этих достижений Ющенко бросился в прорубь. На Крещение. Крест прорубили во льду могучей реки, куда он и кинулся.

В этом году случилось еще одно начало. Обама вступил в свою должность. Вся Америка и весь мир – все это видели.

Вот ведь незадача! Кризис у них, а доллар укрепляется у нас. У них цены падают, а у нас растут. Вот и квартплату опять повысили.

Не знаю, как там с наградами, но мне лично кажется, что наших министров от экономики пора награждать.

Надежд у нас никаких – так что пора награждать экономистов.

А американцы никого не награждают, и выглядят они там на своей инаугурации как вполне приличные люди.

Смотрел я на все это с плохо скрываемой злобой.

Как выяснилось – не я один.

Наши комментаторы и агитаторы тоже ею полны.

«Вот погодите, Обама вам еще покажет! – кричат они. – Не пройдет и полгода!»

Так что ждем.

Осталось полгода.

* * *

Оставим все – и Норвегию, и Швецию. Плюнем на них и оставим. Вернемся все. Вернемся назад. В Татарию. Что может быть лучше родимой Татарии? Вглядимся, вцепимся взором, втемяшимся, влупимся – лопни глаза, а лучше Татарии ничего не найти! Сколько тут родного остроумия вкупе с изрядными порциями добротного домашнего, сыромятного разума, с помощью которого, учитывая его количество и качество, они (ну, эти… самые) отлично управляются. Под этим я понимаю только то, что кто-то ими отлично управляет, и в результате этих его стараний они отлично управляются. Будь у них и того и другого побольше – это я об остроумии и разуме, – нарушилось бы природное равновесие. А так – ну просто замечательно.

И этот, как его, ну, этот… хер… м-да… ну, этот хер. никак его не выговорить. вот ведь, поди ж ты… ну просто чудо какое-то…

* * *

Однако погода – то мокро, то сухо, то ураган, то затишье – никаких правил и никакого порядка. И при этом столько правителей, что впору говорить об утрате коллективного разумения. Раз! – и умение. Раз! – и еще одно умение.

Не могут они думать всем коллективом.

Они и порознь ни на что не способны. Чем выше уровень, тем ниже все остальное.

Потенция, господа мои, мать остроумия. Изголодавшиеся по остроумию на самом-то деле должны голодать по-иному.

* * *

Ах какой замечательный, какой чудесный, какой прекрасный у нас остов!

Какой он, я бы даже сказал, благодатный, отрадный, прочный – просто кремень. Основа, господа! Так, знаете ли, задумаешься иногда о судьбах Отечества кулемного, и такая тоска вдруг накатит под самое что ни есть горло, гортань, схватит, закрутит, затутит, замутит кручина. Господа! Вот как крест… Где наш крест? ведь был же крест? ах вот и крест… Да-а-а! А потом – словно отпустит, и так широко, так привольно задышится вдруг, так вольготно, что сейчас же хочется петь: «Степь да степь кругом… мы-мы-мы ящик. в той степи. мы-мы. заманал ящик! – а все потому что остов, господа!..

* * *

Но, может быть, нам самое время помолчать, застыть в осознании того, что «прав ты был, Господи!» – подобраться в темноте ладанной к ничего не подозревающему батюшке, лоснящемуся, и ну его целовать?

* * *

А не выслушать ли нам наше дьячество? Оно готовит нам пути. Не те пути, которые мы уже прошли, как ученые крысы, но другие, извилистые, полные неожиданных поворотов и соблазнительных углов.

Мы же чрезвычайно рассудительные люди и без труда улаживаем все свои дела.

* * *

Санкт-Петербург очень грязный город – бумажки, окурки, жижа, подвалы, подъезды, крыши домов.

Вдумчивый читатель скажет: опять он о грязи.

Нет-нет-нет, я совсем не о грязи. Я о чуши.

Я все время пишу о чуши, и все, что я пишу, самой настоящей чушью и является.

Так что те, кто не готов читать чушь, пусть тут же отложат это чтение и выпьют чего-нибудь веселящее дух.

А мы продолжим о грязи.

Грязь – это не просто бумажки. Грязь – это мысли. Идет человек по улице, видит грязь, и в мозгу у него откладывается: «грязь».

Мозг человека, как говорила Наталья Петровна Бехтерева, удивительное творение природы. Он любит работать. А загружает он себя работой походя: идет по улице и получает огромное количество информации – о погоде, природе, небесах.