Бортпроводница

Однажды Елена прилетела в Сочи навестить отца. Там началось строительство объектов будущей Олимпиады, но его летняя резиденция располагалась на небольшом озере далеко от всего этого безумия. Она помогала отцу выбраться с пассажирского сиденья БМВ, который он уже не мог водить, и старик, или потеряв равновесие, или споткнувшись о бордюр, внезапно повалился на подъездную дорожку. Елена успела только поддержать его голову, чтобы та не ударилась о мостовую, и на мгновение порадовалась тому, как быстро отреагировала. Но очевидно, хрупкий мозг внутри хрупкого черепа получил мощное сотрясение. Она догадалась об этом сразу после падения и убеждалась все сильнее с течением вечера. Сначала, за ужином, казалось, что с отцом все в порядке — по крайней мере, в том порядке, в котором он пребывал на этом этапе своей жизни, — то есть говорил он шепотом, ел очень мало, изо рта текла слюна. Но позже его нашли на полу гостиной в глубоком обмороке. Его круглосуточная сиделка — грузин, по случайному совпадению носивший то же имя, что и футбольная команда, за которую болел отец, — услышал шум, обнаружил своего подопечного и позвонил наверх Елене, разбудив ее. Медбрата, доброго великана с узкой бородкой, обрамлявшей нижнюю челюсть, звали Спартаком. Елена уже задремала в той самой спальне, где жила подростком, когда ее отправляли повидаться с отцом после развода родителей. (Вернее, она сама рвалась к отцу, потому что ужасно по нему скучала, когда родители разошлись.) Он умер в больнице несколько часов спустя. Причина смерти? Кровоизлияние в мозг. Разрыв кровеносного сосуда. Еще одного. К тому времени мозг отца утонул в крови.

Наверное, все произошло за мгновение до того, как он упал в гостиной. Скорее всего. А может, и нет. Может, кровотечение началось в тот момент, когда отец едва не ударился головой о мостовую.

Он всегда был немолодым отцом — ему исполнилось 56, когда родилась Елена, матери было 35. Родители развелись, когда ей стукнуло восемь, и происходило это отвратительно. Их брак не смог пережить то огромное состояние, которое сколотил отец, когда он, бывший офицер КГБ, располагавший данными секретных наблюдений, получил возможность приобрести тысячи акций нефтяного холдинга «Юкос» за мизерную долю их реальной стоимости. Эти средства он инвестировал в недвижимость в Санкт-Петербурге, Нью-Йорке, Дохе и Дубае. Создал фонд, частично подпитывающийся доходами от всех этих зданий и частично — во что Елена не верила — средствами, выведенными из российской казны по сложной схеме ухода от уплаты налогов. Она в это не верила, потому что знала, как близок был отец к президенту Российской Федерации. Ее отец покровительствовал будущему президенту, когда они оба служили в КГБ. Впрочем, кое-кто намекал, что президент тоже вовлечен в эту схему.

Даже много лет спустя, когда Елена уже окончила швейцарскую школу-интернат и поступила в американский колледж, ее родители общались между собой только через общих друзей. Ни один из них не вступил в брак повторно, так что именно Елене в ее двадцать лет пришлось решать, что делать с отцом, когда у него случился первый инсульт, и стало ясно, что он не сможет жить один ни в московской квартире, ни на сочинской даче. Она прилетела домой и провела там полгода. Она нашла Спартака, и тот оказался настоящим чудом. Он был лет на десять старше Елены, и рыдал на скромном прощании с ее отцом, устроенном на природе для черноморских знакомых. (Похороны прошли в Москве, и их посетило значительно больше народу. Сам российский президент не присутствовал, но отправил своих представителей.) Медбрат плакал так, как не могла плакать Елена. Она лила слезы, только когда оставалась в одиночестве, поскольку чувствовала, что на публике должна поддерживать репутацию семейства Орловых — сильных людей. Но наедине с собой она плакала. Она любила этого человека, как может девочка любить одновременно отца и дедушку. Она любила его потому, что он баловал ее — своего единственного ребенка — и уважал ее за ум и находчивость. Он видел в ней собственные черты и гордился ею, несмотря ни на что.

Елена быстро поняла, почему вспомнила об отце, лежа на кровати в своей квартире в Дубае. Частично из-за той заведомо проигрышной ситуации, в которую она попала, заглянув в первый раз к Соколову. Да, она могла убить его и бортпроводницу, когда представилась возможность. Просто поднять пистолет и покончить с обоими. Проблема заключалась в том, что Соколов должен был умереть, а бортпроводница — нет. Ставки в этой игре высоки, и, возможно, разумнее было бы нанести двойной удар. Но убийство Боуден наверняка имело бы свои неприятные последствия. Оглядываясь назад, Елена понимала, что дилемма была неразрешимой.

И все же, если бы Боуден не вернулась, сейчас Елена бы не жила в ожидании крупных неприятностей. Таковы факты. Она совершенно не представляла, как долго ей удастся оттягивать неизбежное.

Кроме того, Елена знала, что последствия ждут и ее — в ее профессии ошибки прощаются крайне редко, — а бортпроводницу все равно в конце концов убьют.