Бортпроводница

— Я много лет не попадала в резерв, но авиакомпания попросила быть на связи, — соврала она.

— Ты же говорила, что летишь в Рим в воскресенье вечером.

— Они могут отправить меня завтра.

На улице было прохладно, и Кэсси пожалела, что не надела ничего теплее блузки без рукавов. Волоски на руках встали дыбом.

— Но в зоопарк ты все-таки успеешь? Неприятно думать, что ты не увидишь морских львов. И своих родственников.

— Посмотрим, — ответила Кэсси.

«Если я и не попаду в зоопарк, — подумала она, — то в лучшем случае потому, что пойду на встречу со своим адвокатом и буду сдавать мазок на ДНК. А в худшем меня арестуют за убийство».

Но вслух она ничего этого не сказала и решила сменить тему:

— Что за пилотная серия? Ты говорил, это будет драма.

— Типа того. Судя по сценарию, с элементами черной комедии. История про семью наркобарыг со Статен-Айленда. Видимо, будет много сцен на пароме и ночных съемок, а еще много стрельбы. Персонажи будут снимать друг друга, а операторы — актеров. В общем, сплошное насилие. Моя роль — младший брат, кто-то вроде Эдмунда в «Короле Лире». Настоящий ублюдок, в прямом и переносном смысле.

— Как думаешь, у тебя есть шанс?

— Да, но только потому, что роль маленькая. Сквозной персонаж, но в четверку главных героев не входит. — Он показал на белку, которая цеплялась за оконную сетку на втором этаже, заглядывая внутрь, и прошептал: — Любопытный Том, как в фильме.

Снизу за белкой наблюдал огромный рыжий котище с таким густым мехом, что Кэсси лишь с трудом разглядела ошейник. Он мел хвостом мостовую. Она подумала о своих кошках в приюте — многих из них она считала своими, по крайней мере пока они не найдут себе дом, — и задалась вопросом, как они справятся без нее. Да, конечно, были и другие волонтеры, но насколько они добросовестны, часто ли приносят кошачью мяту, угощение и игрушки, расчесывают ли несчастных животных часами напролет?

— Когда выяснится? — спросила она.

— Получил ли я роль? Наверное, на следующей неделе. — И добавил: — Еще в сценарии много всякого про отношения между братьями. Эта тема меня будоражит. У меня довольно сложные отношения с братом и сестрой.

— Ну да. У меня тоже.

— Вы с сестрой близки?

— Не очень.

— Вы бы дружили, если бы не были сестрами?

— Наверное, нет.

— Даже после всего, что пережили вместе в детстве?

— Даже после этого.

Он спросил, чем ее сестра зарабатывает на жизнь, потом — где работает зять. Работа зятя заинтересовала его значительно больше. Что ж, неудивительно: никто не засыпает ее вопросами, когда она говорит, что сестра бухгалтер. Но инженер на военной базе, где утилизируют ядовитые газы и нервно-паралитические вещества? Людей это завораживает, особенно мужчин.

— Держу пари, он особо об этом не распространяется, — заметил Бакли.

— Потому что тема насквозь секретная? — спросила Кэсси.

— Просто она насквозь мрачная. Химическое оружие — это же безумие. Все мы видели снимки из Сирии.

— По-моему, он как раз главный по обезвреживанию. Во всяком случае, один из главных. Но да, все засекречено.

— И уж точно не тема для застольных разговоров в День благодарения.

— Да уж. — К своему удивлению, Кэсси вдруг почувствовала потребность защитить своих близких и добавила: — Вообще-то, он совсем не мрачный человек. Он классный. И очень милый. Мне гораздо легче общаться с ним, чем с Розмари.

— Ну, вы с Розмари многое пережили вместе.

— Да уж. И по большей части довольно скверное.

Она попросила Бакли рассказать о своей семье, он рассмеялся, а потом начал отпускать шуточки про Уэстпорт, белых англосаксонских протестантах, о том, что Дни благодарения в его семье могли бы соперничать с теми, что устраивала Марта Стюарт, если говорить о внимании к деталям и постановочных достоинствах.

Она прижалась к нему, и он потешил ее историями о блейзерах с символикой школы, которые носил в детстве, и безупречных рождественских елках его матери. Кэсси была слегка под хмельком, в таком состоянии она нравилась себе больше всего. Ей казалось, что на этой стадии опьянения она и выглядит лучше. Она подглядывала за собой (или изучала себя) во множестве зеркал: на вечеринках, в самолетах, в своей пудренице, — и знала, что взгляд ее становится более блудливым, а губы выглядят более соблазнительно в тот момент, когда она только-только начинает выходить из печальной трезвости. Во время работы, накатив тайком порцию-другую, она замечала, что мужчины смотрят на нее иначе, более жадно. Передвигаясь по проходам, она чувствовала их взгляды на своих бедрах, своей заднице.

И тут она остановилась. Притормозил и Бакли. Ей захотелось изгнать из своих мыслей и детство этого доброго мужчины, и приютских кошек, и выпивку — все, чего она, возможно, скоро лишится.

Она чувствовала, что сейчас за ней никто не следит. Никто. Бакли уставился на нее, пытаясь оценить ее состояние.

— В чем дело? — спросил он.

— В тебе. В этой звездной городской ночи.

И потом, сама не очень понимая почему, она поднесла его руку к своим губам и поцеловала пальцы.