Босая для сурового

– Пустите, болит…ай, мне больно! Мне дышать нечем.

Пытаюсь вырваться, но куда там. У мужчины мертвая хватка, и я не имею и шанса выбраться из его захвата.

– Спокойно, Маша. Так, а ну не дергайся!

Гаркает на меня громко и я, наконец, затихаю, перестаю так отчаянно вырываться. Арбатов действует, словно хирург профессиональный. Несмотря на мои протесты и жуткий страх, одним рывком сдирает футболку с меня, ребра мои несчастные осматривая.

Становится зябко, а еще страшно. От одного только понимания, что сейчас мужчина видит меня в одном только белье, в груди спирает воздух. Мне жутко стыдно перед ним. Пытаюсь руками прикрыться хоть как-то, но это вообще не спасает от его сканирующего взгляда.

Арбатов проходится рукой большой и горячей по моему боку подбитому, пальцами каждое ребро перебирая, а я двигаться от этого не могу. Как застыла вся, точно кролик перед тигром, и жду, когда он уже сожрет меня, но он только недовольно головой качает, окидывая меня взглядом. Презрительным и строгим.

– Дурочка, ты почему ребра не перемотала? Тебе же хуже стало.

– Не надо мне все это! Так заживет. Без ваших бинтов этих гребаных. Мне хорошо уже. Прошло все. Уйдите!

Шиплю на него змеей ядовитой, пытаясь скрыть, как мне больно. До ужаса просто. Укусила бы его снова, но боюсь, тогда не только со сломанными ребрами буду сидеть, но и с черепом пробитым.

– Ага. Я вижу как тебе хорошо. Лежи спокойно.

Арбатов выходит, и уже через минуту возвращается с тем самым бинтом в руках, который я выкинула в коридор. Я смотрю на него, и подальше отодвинутся пытаюсь на раскладушке, но куда там. Всеволод Генрихович, словно зверь дикий настигает меня в считанные секунды, больно прижимая к матрацу, и не давая подняться с него.

– Не дергайся, себе же хуже делаешь.

Мужчина с легкостью приподнимает меня за спину, и начинает повязку на ребра накладывать, туго перебинтовывая мое бедное тело. Всего пару минут и готово. Как ни стараюсь отрицать, мне сразу же легче становится. Хоть вздохнуть нормально могу.

Он отстраняется, бросая мне свою футболку, которую я тут же напяливаю на себя. А еще одеяло натягиваю до самых ушей, пытаясь скрыться от него, спрятаться хоть как-то, но куда там. Арбатов, как хищник, никуда меня не отпускает. Я встречаюсь с его взглядом тигриным, и не по себе мне от этого становится. Его взгляд почему-то огнем ярким пылает, когда он смотрит на меня. Такой убить может не задумываясь или ударить, или еще чего. Жуткий, страшный зверь.

– Почему ты задыхаться стала? Пространства закрытые не переносишь?

– Не знаю. Мне вдруг стало страшно. И дышать было совсем нечем. Я же говорила вам, мне плохо тут.

Говорю ему прямо. Чего уж скрывать. Он сам все видел.

– Вставай, пошли.

– Куда?

– Я сказал иди за мной. В другое место пойдешь. С окном.

Непонимающе смотрю на тигра. То он убить хочет, то помиловать.

– Зачем вам это? Бросили бы подыхать тут. Достаточно снова закрыть меня на замок и оставить на пару часов.

В этот момент Арбатов так смотрит на меня, серьезно и по-взрослому, что у меня тут же стая мурашек по спине проходится. Невольно назад отодвигаюсь. От него подальше.

– Ты еще свой долг не отработала. Пока косячишь только, увеличивая его. И еще одно. Девочка, ты не бояться меня должна, а слушаться. Лупить тебя никто тут не будет, но ты должна уважать меня. Делать, что говорю. Уяснила?

– Да.

Киваю, а сама план мести продумываю. Не собираюсь я на задних лапках прыгать перед ним. Ему не сломать меня, ни в жизни не выйдет, и я ему это докажу.

Всеволод Генрихович встает с раскладушки, и при этом мы оба слышим шуршание от бумажек. Он непонимающе смотрит на меня всего лишь миг, а после резко матрац поднимает, и видит все мои припасы сладостей, сворованные сегодня с кухни. Они все в кучу свалены, блестят красиво разноцветные обертки. Проклятье. У меня кровь стынет в жилах. Ну как так…

Он берет одну коробочку в руку, и взглядом меня сканирует. Суровым и строгим. Страшным.

– Что это?

Закусываю губу. Вот же черт, самое лучшее сразу взял.

– Мармелад. Я люблю мармелад. Очень.

– Я что тебе про воровство в моем доме говорил, помнишь?

Опускаю взгляд. Спалилась перед ним. Снова. Вроде и не очень ценное все это, сладости обычные, мармелад простой, а мне стыдно. Пристыдил меня прямо. Черт. Раствориться хочется, чтобы мужчина этот взрослый не видел меня сейчас.

Судорожно простынь руками сжимаю. Не знаю что делать. Жалко ему что ли? Вернуть по-хорошему все это надо.

– Помню. Я не буду больше воровать в вашем доме. Честно. Я все обратно отнесу. Правда.

– Хорошо. Я верю тебе, Маша. Пока верю. И да, мне не жалко для тебя этого мармелада, но ты своровала его, стащила просто, понимаешь?

– Да.

Голову стыдливо опускаю. Эти слова его…ножом острым меня словно режут. Не знаю чего, реветь просто хочется от всего дерьма этого, но я держусь. Я же сильная, солдатка, как меня в детдоме все называли, потому что не ревела я обычно тогда, когда даже мальчишки слезами захлебывались, а я терпела, сжав зубы и кулаки. До последнего.

– Поднимайся, в комнату пойдешь.

– Да мне уже нормально. Не хочу я ни в какую комнату!