Босфорский поход Сталина, или провал операции «Гроза»

…А что произошло весной 1942-го под Харьковом… С утра 18 мая обстановка для наших войск продолжала ухудшаться… Мне позвонил член Военного совета юго-западного направления Н.С. Хрущев. Он сообщил, что Сталин отклонил их предложение о немедленном прекращении наступления и попросил меня еще раз доложить Верховному об их просьбе. Я ответил, что уже не однажды пытался убедить Верховного в этом… Сталин отклонил мои предложения… Поэтому я порекомендовал Хрущеву, как члену Политбюро ЦК, обратиться непосредственно к Верховному… Вскоре Хрущев сообщил мне, что разговор с Верховным — через Маленкова — состоялся, что тот подтвердил распоряжения о продолжении наступления…»[58].

«Сталин был одним из очень немногих, кто мог предельно ясно и предельно четко выразить свою мысль. Это свойство Сталина отмечают все» [64, с. 167].

Это свойство Сталина не подтверждается! При изучении речей Сталина сразу бросаются в глаза места, где Сталин повторяется буквально через предложение (читатель уже имел возможность в этом убедиться на примере письма к Мао Цзедуну). Ошибается и Черчилль — Сталин не писал свои статьи, точнее, он делал наброски, которые в свою очередь основательно правили корректоры.

«И все описания Сталина совпадают: выдержка, феноменальная память, способность к анализу (киевские и харьковские события этого явно не подтверждают. — С.З.) и обобщениям, которую не мог превзойти ни один из его современников, сила воли, которая явно не знала пределов, и главное — умение кратко, четко, понятно и для всех ясно выразить свою мысль.

…Сталин готовился к войне, поэтому отбирал таких полководцев, которые мыслили ясно и столь же ясно говорили и писали. 1937 год — это момент, когда Сталин формировал свою команду для войны. Дураков следовало убрать, умных — возвысить. Сталин справился с этой задачей, Сталин выбрал правильных людей» [64, с. 161–168].

Про подбор Сталиным «правильных» людей в «команду войны» мы позже поговорим отдельно, пока лишь отметим, что формировать эту команду (имея в виду конкретных командующих на конкретных направлениях) Сталин стал не в 1937-м, а в середине 1938-го и впоследствии первоначальную команду неоднократно будет менять вплоть до 1941 года.

Пару слов о «воле, выдержке» и, главное, «умении ясно и точно выражать свои мысли».

Про то, в какой Сталин находился депрессии уже на второй день войны (не на вторую неделю даже!), мы уже слышали из уст маршала Тимошенко. Про то, как в шоковом состоянии вождь самоустранился от руководства страной, так же известно. Однако малоизвестен тот факт, что когда члены Политбюро прибыли на «Ближнюю дачу» уговаривать Сталина вернуться к исполнению служебных обязанностей, тот сперва подумал, что они явились его арестовать. Битый час Коба оправдывался перед Молотовым, Маленковым, Микояном и Кагановичем за весь период своего правления, уверяя, что не все так плохо было в стране до войны и не его вина в «допущенных ошибках». Пока наконец не понял, что Политбюро ни о каком «перевороте» и не помышляет. А ведь отстранить Сталина от власти в тот день было проще простого, воистину холопы не могут без царя.

«Не «воля» Сталина, а героизм народа, ставшего на защиту Родины, ее гигантских пространств, заставил диктатора обрести себя; впрочем, иного выхода у него не было: для него речь шла о сохранении режима личной власти.

«… Помните Чехова! Повторяйте его трагические слова о необходимости выдавливать из себя по каплям ужас нашего векового рабства!

Рабу нужен помазанник, верховный, тот, который освободит от необходимости думать и принимать самостоятельные, то есть личностные, решения.

И не будем отказываться от основополагающего принципа Маркса: «подвергай все сомнению».

Из этой позиции вытекает не скепсис или неверие, но Правда» [57].

И уж совсем никто из рядовых граждан Страны Советов не знал, что осенью 1941 года Коба через дипломатическое представительство в Швеции предлагал немцам мир на их условиях.

А как этот «выдержанный человек» на премьере в театре Мейерхольда (которого он в конце концов сгноил) вдруг встал в ложе во весь рост и запел: «Эх, яблочко, куда котишься, в ГубЧК попадешь— не воротишься», чем привел в совершеннейший ужас находившегося в этот момент на сцене И.В. Ильинского.

В отличие от Гитлера, Иосиф Виссарионович на фронт носу не казал.