Босфорский поход Сталина, или провал операции «Гроза»

Про то, как мудрый вождь сбежал осенью 1941-го из Москвы в Куйбышев, оставив Жукова, Рокоссовского и Конева со товарищи отдуваться за все, а вернулся только после клятвенных заверений военачальников о том, что Москва не будет сдана, также известно широко. Но почему-то никто, в том числе и В. Суворов, не задал вопроса, отчего это Сталин, наметивший Куйбышев командным центром в грядущей войне еще в конце 1930-х, избрал город сильно удаленный от будущих ТВД, вместо того, чтобы по примеру фюрера вынести ставку поближе к линии фронта? Наверное, потому, что Гитлер, каким бы он ни был, в прошлом — солдат и кавалер Железного креста (Адольф Шикльгрубер в декабре 1914 года был награжден Железным крестом 2-го класса, а 4 августа 1918 года получил крест 1-го класса «за пленение вражеского офицера и 15 солдат»), а Сталин — грабитель и бандит.

Догадка о причине переноса ставки в Куйбышев пришла достаточно быстро и позже мы поделимся ею с читателями. Пока же поговорим о дивном красноречии вождя и ясности изложения им мыслей.

То, что Сталин использовал короткие фразы в выступлениях, известно не понаслышке. Записано немало его речей с трибуны. Содержание можно охарактеризовать так — абсолютный примитив, рассчитанный на быдло и ровным счетом ничего фундаментального («жить стало весело, жить стало хорошо… а хорошо жить — хорошо работать» и т. д.), к тому же все это произносилось с постоянным заглядыванием в бумажку и поливанием воды из стакана через каждый абзац. Сталин, к слову, первый из советских вождей, чьи речи корректировали помощники. Корректорами Сталина в разное время являлись Мехлис и Толстуха.

Теолог-недоучка по образованию, Сталин в публичных выступлениях (в которых он был откровенно слаб в сравнении с предшественниками и бывшими соратниками по ЦК 1920-х годов) использовал шаблонный прием, известный всем, кто хоть когда-нибудь занимался риторикой: если не уверен в связности своей речи — используй короткие фразы.

Красивой связной речью Сталин никогда не обладал, как не обладал вообще никакими обширными познаниями хоть в какой-нибудь области (за исключением знания российско-византийских политических интриг) и оттого-то практически не имел научных трудов (в этом его даже Брежнев переплюнул, правда, опять-таки с помощью команды).

Всю жизнь Сталин завидовал тем своим соратникам по партии, кто обладал красным слогом и кого он успел убрать — Троцкому, Каменеву, Бухарину и другим. На старости лет Коба не выдержал и решил потрясти воображение всего мира, осчастливив его трудом на тему, в которой, как он считал, хорошо разбирался.

«Именно тогда он (Сталин. — С.З.) и подумал вновь: «Скоро стукнет семьдесят, а где мои теоретические работы? У Троцкого пятьдесят томов. У Бухарина было чуть ли не двадцать, а что у меня? Подоспело время готовить цикл теоретических трудов, где будут расставлены все точки над «і». На смену Идеи интернационализма должна прийти Доктрина Дер-жавности».

…А через несколько дней Академия наук внезапно глухо зашевелилась; была создана секретная группа подготовки; Митин нажимал на их президента: «срочно!»; Институт, отданный филологу Виноградову — кстати, бывшему зэку, — делал «языкознанческие заготовки» — все это шло на стол Сталину» [58].

Реакция серьезных зарубежных специалистов на вымученный сталинский теоретический труд «Марксизм и вопросы языкознания» была убийственной..

«Когда книга вышла, была переведена на все языки мира и введена в курсы всех университетов, Сталин, полистывая свой труд (уже привык к тому, что писал он, наткнулся на фразу: «Язык умирает вместе со смертью общества. Вне общества нет языка».

Как обычно, Сталин позволил себе услышать эту фразу, полюбоваться ее безапелляционной четкостью, а потом вдруг резко поднялся с тахты: «А латынь?! Или древнерусский?! Это же бред какой-то! Языки живы вне общества!»

Он сразу достал папку с «нарезами» — был убежден, что этот идиотизм вписал в текст какой-то враг; с внезапной усталостью увидел свой карандаш; сам писал; «ни один из академиков не посмел сказать, что это абракадабра… А кто виноват? Я, что ли? Их рабский характер виноват, их врожденный страх виноват, не я!» [58].

Завершая разговор на «филологическую» тему, познакомим читателя с образчиками некорректированной речи Сталина. Это отрывки совещания при ЦК ВКП(б) начальствующего состава РККА по сбору опыта боевых действий против Финляндии, проходившего 14–17 апреля 1940 года в Москве. Это очень важное совещание и мы еще не раз к нему вернемся, ибо на нем собрались посвященные в таинства «Великого похода», затеянного Кобой.

В одном из своих произведений Суворов заявляет, что в ходе Зимней войны РККА одержала блистательную победу над финнами. Разговор о «блистательной победе» нас еще ждет, пока лишь отметим, что речь на апрельском совещании шла как раз о том, каким образом Красная Армия умудрилась «одержать» такую победу, кто в ней (в победе) конкретно виноват, и как в следующий раз таких побед не одерживать.