Леониду Гуревичу очень не нравится, когда его называют «маленьким шефом» («Большой шеф» — Леопольд Треппер). Он любит рассказывать сказки о том, что в действительности якобы именно он управлял всей сетью
«Красной капеллы», чего на самом деле никогда не было. В действительности вся большая франко-бельгийская сеть была создана благодаря кропотливой работе Л. Треппера, Гуревич же заправлял лишь деятельностью брюссельской резидентуры. «Кент» любит рассказывать и о том, как «Жильбер» (Треппер), нарушая принципы конспирации, лично посещал квартиры членов разведывательной сети, намекая при этом на то, что якобы именно по этой причине организация в итоге и провалилась. Он умалчивает (а вместе с ним и российские СМИ) о том, о чем написано во всех зарубежных учебниках по разведке, а именно о том, что именно авантюрные действия «Кента», а позже и его «сменщика» К. Ефремова («Йорнстрема») привели к крушению «Красной капеллы» и организации Шульце-Бойзена — Харнака. Брюссельский радиопередатчик М. Макарова («Карлоса Аламо»), который лично курировал Гуревич, чуть ли не каждую ночь непрерывно находился в эфире 5 (!) часов подряд, что дало немцам возможность его запеленговать. Гуревич умалчивает о том, что именно особенность «Жильбера» лично посещать квартиры своей агентуры спасла его от раннего ареста уже тогда. Пришедший на квартиру, где содержался передатчик, и обнаружив там гестапо, Треппер сумел вывернуться, представившись чиновником службы Тодта, зашедшим в дом совершенно случайно. После этого «Жильбер» быстро помчался на квартиру «Кента» и предупредил его о провале передатчика (а Гуревич как раз туда и собирался, и неминуемо угодил бы в засаду).Даже коммерческие успехи компании «Симмекс» Гуревич приписывает исключительно собственной персоне, так как именно он числился ее главой. В действительности «Кент» был в «Симмекс» такой же фигурой, как зицпредседатель Фунт в «Южном лесотрубнике» или «Рогах и копытах». Всей торговой деятельностью фирмы также ведал Леопольд Треппер, который являлся коммерческим директором фирмы.
С югославами произошел еще один ярчайший эпизод. Весной 1940 года обеспокоенное активностью вермахта в Европе правительство Драгиша Цветковича хотело закупить у СССР новейшие системы вооружения, но Сталин отказал. Ничего удивительного — пробританская Югославия являлась союзницей Антанты и членом «малой Антанты», а в перспективе — противником СССР на Балканах. Поэтому никакого оружия братья-сербы, ради союза с которыми Николай II предал «братушек» болгар входе Второй Балканской войны, не получили. И
вот ровно через год Сталин сам вызвал к себе югославского военного атташе. Обстоятельства разговора в художественной форме изложил Ю. Семенов в повести «Альтернатива».«…Той же ночью начальник управления внешних сношений РККА заехал без звонка на квартиру к югославскому военному атташе полковнику Максимовичу.
— Что-нибудь случилось? — испуганно спросил Максимович. — Или уже началось?
— Вас приглашает Сталин, господин полковник.
…— Я пригласил вас, чтобы поговорить о ситуации в Югославии… Не посетуйте за грубый вопрос: сколь долго ваша армия сможет противостоять неприятелю, если предположить войну?
— Наша армия будет биться насмерть, — ответил Максимович.
…— Меня интересуют факты.
— Мы можем выставить против Гитлера до сорока дивизий.
— Сорока? — переспросил Сталин.
— Около сорока, — поправился Максимович…
— Скорее всего, вы сможете выставить тридцать дивизий, — сказал Сталин. — Так мне кажется.
— Тридцать пять.
…— А оружие? Зенитная артиллерия? Танки?
— Год назад мы вели переговоры с вашей страной, — ответил Максимович, — мы хотели купить у вас оружие, но уважаемые господа из Наркомата обороны ответили отказом. Поэтому сейчас, конечно же, мы испытываем серьезные затруднения с вооружением.
— Отказал вам не Наркомат обороны, а я, — глухо ответил Сталин, попыхивая трубкой… — Я считаю, что нельзя одновременно сосать двух маток. Вы вели переговоры с Германией, Англией, Францией и с нами. Об одном и том же: о закупке оружия. Я не умею верить людям, которые ведут переговоры с тремя разными силами.
— С двумя, — тихо, словно бы испугавшись своих слов, заметил Максимович. — Англия и Франция — с одной стороны, а Германия и Советский Союз — с другой.
Глаза Сталина сощурились, и лицо, мгновенно побелев, закаменело, словно его сильно ударили» [57].