Босиком по стеклам. Книга 2

Я не переставала удивляться тому, насколько инфантилен Коул в человеческих отношениях и насколько серьезен, строг и сосредоточен в работе. Понимаю: его не научили первому, поэтому все свое внимание он сублимировал во вторую сферу жизни, тем самым полностью остановив развитие своего эмоционального интеллекта.

Я уже видела: адекватно с ревностью он справиться не способен. Те долгие часы на яхте были по истине жуткими и пугающими. И уже тогда во мне закрались первые мысли о том, что ему нужна серьезная психологическая помощь. Терапия, способная помочь ему справиться с детскими травмами и комплексами. Но боялась открыто говорить ему об этом или ставить ультиматум, потому что знала, что столкнусь с отрицанием, отторжением и гневом Брейна.

К тому же он дарил любовь, ласку и заботу с той же безумной и одержимой силой, что и отдавал гнев и ярость. В такие моменты я забывала о плохом, растворяясь в нашем общем смехе, ночных разговорах и конечно страсти, от которой подгибались кончики пальцев.

Мы оба — части одного пазла.

Потрескавшиеся, когда-то разбитые и потерянные, но идеально подходящие друг другу по необъяснимой никому причине.

Казалось: в путешествиях я стала свободной, как никогда. Обрела наконец то, о чем так мечтала. И, наверное, я должна каждую секунду благодарить Бога за это мнимое и долгожданное счастье… но правда состоит в том, что моя свобода так и осталась недостижимой мечтой.

О какой свободе идет речь, когда ты живешь в бегах? Когда даже твоя непоколебимая уверенность в вашей недосягаемости для спецслужб не мешает мне просыпаться ночью в холодном поту и вздрагивать каждый раз, когда чувствую на себе взгляд мужчин в полицейской форме? Когда не можешь спокойно позвонить родителям и поделиться с ними своими радостями и эмоциями? Когда не в праве полноценно решать, чем тебе заниматься? Когда не можешь реализовываться, заводить хобби, друзей? Когда весь твой мир крутится вокруг одного человека, и этот человек — не ты сама?

В одни дни меня накрывала безумная эйфория.

А в другие — поглощали жуткое одиночество и предчувствие неминуемого краха.

Я будто… постоянно чувствовала запах смерти. Его смерти. В своем помиловании я не сомневалась, но огромная иллюзорная тень в обнимку с косой ходит по следам мужа и наступает ему на пятки.

И я точно знаю: чем больше времени проходит с момента нашего побега, тем быстрее от Мердера избавятся, когда найдут. Без суда и следствия.

* * *

Этим утром я просыпаюсь в холодном поту. Кажется, мы в Амстердаме. Я не в силах отдышаться и угомонить свое бешено стучащее сердце, пустившееся галопом после увиденного ночью. Мне снился папа… Мне пять, он берет меня на руки, прилетев из командировки, и кружит по гостиной. Я смотрю на рисунки на его пальцах и шее, заливаясь смехом. В серебристых глазах Адама Саадата отражается безмерная любовь и бесконечная радость.

«Моя маленькая принцесса, я очень соскучился по тебе. Ты была хорошей девочкой в мое отсутствие? Мама рассказывала, что ты опять сбегала в сад ночью…

— Это было во сне, папочка. Я… как там мама сказала? Аааа…она сказала, что я лунатик, пап. Представляешь? Я хожу, когда сплю».

Это был сон-воспоминание. И я очень хорошо помню, что видела в тот день, когда лунатила во сне и добралась до спальни мамы и папы.

Они так ругались. Я помню звуки бьющегося зеркала. Папин истошный ор, мамины слезы. Они кричали друг на друга, а я стояла за дверью и крепко обнимала мягкую игрушку, заливая ее жгучей солью из глаз. Не помню, сколько прошло времени. То, что происходило дальше, поразило меня еще сильнее. В том возрасте я совсем не поняла, чему являюсь свидетелем. Мне казалось, папа причиняет маме боль, даже бьет ее… Иногда звуки секса больше напоминают звуки драки и смертельной бойни между возлюбленными.

Они проклинали друг друга, стонали в едином ритме, били предметы интерьера и так сильно кричали друг на друга, словно нежности, трепета и любви между ними не существует. Прежде я не видела их отношения с такой дикой и животной стороны.

Не знаю, по какой причине они ругались тогда, но мирились они долго, протяжно и страстно. Тогда я с диким испугом убежала в свою спальню и всю ночь проплакала. Произошедшее проанализировала только много лет спустя.

— Доброе утро, ангел. У нас сегодня праздник, малышка, — Коулман просыпается, как только чувствует, что я прижимаюсь к нему, инстинктивно ища утешения и защиты, панацею от болезненного сна. Его голос слегка хрипловат спросонья, но в нем столько нежности, что мне мгновенно становится легче.