Босиком по траве

– Та же история, что с любимым произведением. Мои предпочтения меняются вместе с настроением. Миссис Гримальди говорит, что моя любовь к каждому композитору проявляется спорадически.

– Кажется, мне придется посмотреть это слово в словаре.

– Это значит «эпизодичный, непостоянный, случайный», – рассмеялась я. – Мне тоже пришлось посмотреть его в словаре. Но, думаю, миссис Гримальди имела в виду, что у меня переменчивые вкусы.

– И кто сегодня твой любимый композитор?

– В последнее время – Фредерик Шопен. Он меня просто обворожил!

– «Обворожил» – это значит, что ты в него влюблена?

Я хихикнула:

– Скорее очарована.

– И чем он тебя очаровал?

– Ну, он был очень красивым, – призналась я и тут же почувствовала себя дурочкой, когда Сэмюэль приподнял брови и ухмыльнулся. – Но в основном, конечно, тем, что писал для фортепиано… больше, чем кто-либо в истории. Я пианистка, так что… мне это приятно. Он прожил всего тридцать девять лет. Умер от туберкулеза. Еще у него был бурный роман с известной писательницей. Из-за того, что он на ней не женился, его терзало чувство вины. Шопен был уверен, что попадет в ад. Незадолго до смерти он разорвал отношения с ней, раскаявшись в грехах. Но это так романтично! Поистине трагическая фигура.

– Сыграй мне что-нибудь из Шопена, – потребовал Сэмюэль.

Я знала наизусть первую часть Ноктюрна до-минор, и мне нравились резкие переходы от высокого к низкому регистру, с которых начиналось произведение. Эта пьеса отличалась частыми переменами настроения. Моменты, когда она вдруг становилась сладкой и мелодичной, полной ностальгии и нежности, особенно трогали мою романтичную душу. Я еще не выучила сложный финальный пассаж, подводивший мелодию к триумфальному завершению, поэтому пришлось немного сымпровизировать.

– Могу понять, чем он тебя обворожил, – поддразнил меня Сэмюэль. Он сидел в расслабленной позе, на губах играла улыбка. – А теперь сыграй что-нибудь свое.

Я замерла.

– Я не композитор, Сэмюэль, – выдавила я.

– То есть ты ни разу ничего не сочиняла? Моцарту было… сколько там? Четыре или пять? Когда он начал придумывать эти… как ты их назвала?

– Менуэты, – подсказала я.

– А ты даже не пробовала сочинять? – продолжил выпытывать он.

– Совсем немного, – смущенно призналась я.

– Так сыграй мне что-нибудь.

Я сидела неподвижно, не поднимая рук.

– Джози… все, что мне известно о музыке, я узнал от тебя. Ты могла бы сыграть что-нибудь из Бетховена и выдать за свое – я бы ни о чем не догадался. Что бы ты ни сыграла, мне все покажется шедевром. Ты же это знаешь? – мягко продолжил уговаривать он.

Я кое над чем работала. Несколько месяцев назад одна мелодия прокралась в мое подсознание, и я никак не могла понять, откуда это. Она досаждала мне, пока я не показала ее Соне, подбирая ноты на фортепиано, украшая их на ходу, дополняя аккордами. Моя учительница выслушала молча, потом попросила сыграть снова. С каждым разом я добавляла что-то новое, усложняя мелодию, пока Соня не остановила меня, тронув за плечо. Когда я подняла взгляд, ее лицо светилось восторгом и почти религиозным благоговением.

– Это твое, Джози, – сказала она.

– О чем вы? – не поняла я.

– Я не знаю эту музыку. Ты нигде не могла ее услышать. Ты сама ее создала, – сияя, объявила Соня.

Сейчас, когда Сэмюэль сидел рядом и ждал, пока я поддамся на его уговоры, я подумала об этой мелодии. Эта музыка пришла ко мне после того, как мы поспорили о Хитклиффе и об истинной любви. Это небольшое сочинение неизменно напоминало мне о Сэмюэле.

Я занесла руки над клавиатурой, медленно выдохнула, впуская музыку в себя, и начала играть. В этой мелодии слышались тоскливые нотки, в которых я узнавала отражение собственного одиночества. Здесь не было мощных пассажей, но эта музыка трогала меня своей простотой и чистотой. Я ласково касалась клавиш, выманивая застенчивую мелодию из дальних уголков души. Мое творение было скромным, не сравнимым с гениальными произведениями юного Моцарта, но в этих звуках воплотились искренние чувства. Когда последняя нота растаяла в воздухе, а Сэмюэль все молчал, я с опаской подняла глаза на него.

– Как это называется? – прошептал он, поймав мой взгляд.

– Песня Сэмюэля, – шепотом ответила я в порыве храбрости.

Сэмюэль резко отвернулся, словно не в силах ничего сказать. Он встал и пошел к выходу, но задержался на пороге, опустив голову и коснувшись дверной ручки.

– Мне пора. – С этими словами он взглянул на меня, и выражение его глаз, его лица выдавало какую-то внутреннюю борьбу. – Твоя песня… это самый прекрасный подарок в моей жизни.

Голос Сэмюэля дрожал от переполнявших его эмоций. Сказав это, он открыл дверь и вышел в морозную тишину.

7. Диссонанс