Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)

Поначалу Саше казалось, что люди пьют так много потому, что празднуют какой-то не известный ему, но очень длинный праздник, однако потом он понял, что это не так. Постоянное пьянство являлось образом жизни — с ним и праздновали, и горевали, и просто скучали. Со временем Саша стал находить в этом известный вкус. Пить было как дышать. И так же, как воздух для дыхания мог быть чистым или загрязненным, так же и выпивка имела свою, совершенно определенную экологическую сторону. К примеру, шотландский виски, которым пользовался в Сараево старик главред, можно было бы сравнить с глотком горного воздуха, молдавский портвейн напоминал задымленную атмосферу рабочей окраины, а местный самогон — так и вовсе дышащую миазмами городскую свалку. Это, однако, не означало, что следовало остановиться исключительно на виски и полностью забраковать самогон — так же ведь невозможно и провести всю жизнь среди горных ледников.

По сравнению с выпивкой отношения с девушками представлялись менее важным вопросом, ибо не обладали описанной выше глобальностью. Без девушек, в отличие от дыхания, вполне можно было обойтись — в особенности если хорошенько «надышаться» портвейном. Впрочем, девушек в компании хватало — веселых, ласковых, живущих сегодняшним днем в преддверии угрожающего завтра, думать о котором не хотелось никому. Саше недолго пришлось стесняться своей непритязательной внешности, усугубленной к тому же еще и вынужденной немотой. Как это происходило с ним всегда, он просто достался той, кто первая положила на него глаз. Ее звали Вика, ей только-только исполнилось двадцать, и она была из тех, кого называют «кровь с молоком»: румяная, красивая, с длинными прямыми русыми волосами до пояса. Бедный Саша был ниже ее на полголовы.

Как-то раз, когда, приехав на очередную гулянку, они вдвоем подходили к большому костру, кто-то негромко сказал, явно рассчитывая на то, что Саша не услышит, а если и услышит, то не поймет:

— А вот и Викуля со своей обезьянкой…

Но Саша понял и под общий смех, не раздумывая, бросился на обидчика, щупловатого на вид светловолосого паренька среднего роста. Ослепленный яростью, он даже не сразу понял, отчего это вдруг все завертелось вокруг него, как в диковинном огромном калейдоскопе: костер, река, смеющиеся лица вокруг и Вика, в испуге прижавшая ладони к обеим щекам. Потом все исчезло, сменившись мгновенным киношным затемнением, а в следующее мгновение он уже лежал на земле, и паренек, сидя у него на груди, что-то говорил, подмигивая и виновато улыбаясь. Саша дернулся, пытаясь вырваться, но парень, продолжая говорить, держал обе его руки неожиданно крепким, каким-то даже стальным захватом. Пришлось слушать. Оказалось, что паренек извинялся и предлагал дружить. Так Саша познакомился с Колькой.

Колька Еремеев был Сашин ровесник, хотя выглядел лет на пять моложе. Сблизило их, собственно говоря, то, что Колька ухаживал за младшей сестрой Вики — Ангелиной, Гелькой. Гелька в тот год числилась чуть ли не первой красавицей района и вела себя соответственно гордо и стервозно, мучая несчастного Кольку всеми возможными способами. Сам Колька выглядел скромным, совершенно деревенским пареньком, замечательным разве что по части виртуозного лузгания семечек. Гельку он боготворил и не сводил с нее глаз, всем своим видом выражая безграничное удивление тем фактом, что подобное неимоверное чудо может существовать, ходить, говорить и даже пить водку. В компании Колька все больше помалкивал, но если уж открывал рот, то исключительно вовремя, остроумно и по делу, так что все остальные либо принимались покатываться со смеху, либо замолкали на минуту-другую, обдумывая предъявленный им неожиданный взгляд на вещи.

Глядя на наивное порхание его белесых ресниц, трудно было предположить, что парень провел два года в элитных частях спецназа в Афганистане, тем более что тема эта в компании не поднималась в принципе, глубоко похороненная под наложенным самим же Колькой табу. Колька не говорил об афганской войне никогда, а если кто-то новенький по незнанию затевал при нем соответствующий разговор, просто уходил в сторону по неизменно находящемуся и всегда оправданному поводу: то сучьев для костра поискать, то воды принести, а то и просто на закат поглазеть. При этом выражение лица его всегда оставалось прежним — даже легкая тень не проскальзывала в невинной голубизне взгляда. Драться Колька не любил и всеми силами старался избежать любых столкновений, хотя, будучи поставлен в безвыходное положение, кончал схватку в свою пользу моментально, несколькими незаметными, но страшными по своим последствиям движениями.