Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)

— Нет, — сказал он. — Ты обещал. Селим — хорошо, Селим — жить. Обещал…

У Берла не было времени на споры. Коротко размахнувшись, он влепил Селиму пощечину и за шиворот запихнул в кабину.

— Обещал, обещал… — пробурчал он, заводя двигатель. — Мало ли кому что обещают на войне? Ты прямо как ребенок, бижу… а еще садист называешься…

Селим заплакал. Захлебываясь слезами, он бормотал что-то по-боснийски, и в его плаче было больше обиды, чем страха. Берл плюнул с досады.

— Да отпущу я тебя, черт с тобой! Отпущу! Но не здесь же, сам подумай… вот в лес заедем и выкину тебя из кабины. И не реви ты как белуга!

Он уже выезжал со стоянки, когда в лагере завыла сирена. Ага, видать, нашли своих горе-следователей…

Берл заложил широкий вираж по плацу, набрал скорость и понесся к воротам. С вышек ударили пулеметы. Пригнувшись, Берл выжал газ до предела. Грузовик миновал ворота, как будто их там и не было, вынеся на капоте обломки досок и колючую проволоку. Подпрыгивая на кочках, машина понеслась к мосту. Пули продолжали стучать по кабине. Звякнув, разлетелось ветровое стекло. Берл почувствовал толчок в ногу — ранили-таки, гады! Грузовик влетел на темную деревенскую улицу, и выстрелы прекратились.

— Ушли мы, садист, ушли, дорогой! — азартно закричал Берл, направляя машину на мост. — Эх, садистушка! Везучие мы с тобой, честное слово, везучие!

Селим молча трясся на пассажирском сиденье. Он перестал скулить и шмыгать носом; на искаженном лице его застыл смертельный ужас.

На освещенном мосту они схлопотали еще несколько очередей. Промчавшись через деревню, Берл въехал в лес и остановил машину.

— Все! — торжественно провозгласил он. — Вылезай! Обещал так обещал… Что со мною — сам не понимаю. Никого не отпускал, а тебя, гниду последнюю, садиста, палача… а может, все-таки шлепнуть, а? Да шевелись ты, погоня не ждет!

Но Селим молчал. Он был мертв, мертвее мертвого. Пулеметная очередь вошла ему в правый бок; так что не сиди он там, сбоку…

«Э-э, брат, — подумал Берл печально. — Да ведь ты мне жизнь спас… Ладно, делать нечего, давай пересаживаться.» Он усадил мертвеца на сиденье водителя, вывел грузовик на относительно прямой участок дороги, разогнал, стоя на подножке, и соскочил. Дальше ехать было невозможно — блокпост. На ходу, углубляясь в лес, он осмотрел свои ранения. На счастье, ничего серьезного — царапины на бедре и левом плече… Надо бы перевязать, но времени на это не оставалось. Погоня уже шумела вовсю. Он слышал, как справа впереди встретили пулеметным и автоматным огнем его неуправляемый грузовик, и порадовался последней услуге, которую оказал ему «электрик» Селим. Потом со стороны дороги послышался шум многих автомобильных моторов. Погоня и впрямь завязывалась нешуточная.

Берл продвигался быстро, насколько это позволяла ему раненая нога. Дороги не выбирал — тропка так тропка, прогалина так прогалина — не время осторожничать. Если уж суждено погибнуть от мины, то пусть так и будет. Все лучше, чем смерть от пыток. Вторично попадать в плен живым он не намеревался. Судя по звукам справа, Берл миновал второй, ханджарский блокпост. Интересно, обнаружили ли они гольф? Вот сейчас и узнаем… Если обнаружили, то можно стреляться сразу, на месте. Пешком ему из этого леса не выбраться и спрятаться негде. Лесок, хоть и густой, но небольшой; такой прочесать — раз плюнуть. Пока что окружат со всех сторон, а потом дождутся рассвета и — вперед…

Но даже если бы и на машине, то все равно непонятно, как отсюда выбираться. Вся эта чертова округа — как лес; кустов много, а спрятаться негде… Люди чужие, враждебные, язык чужой, непонятный. И связи никакой, так что помощи ждать неоткуда. И оружия — кот наплакал, бородатый кот Абу-Ахмад: ржавый пистолетишка да две обоймы. Дрянь дело, бижу, что и говорить…

Пыльная крыша гольфа вынырнула перед ним из кустов неожиданным подарком судьбы, и Берл обрадовался ему как родному. Гольф тоже не скрывал облегчения — он провел в лесу три четверти суток и уже почти не надеялся выбраться из этой кочковатой ловушки, полной незнакомых звуков и запахов. Разве тут место уважающей себя машине? Машина живет на шоссе, на его серой ласковой ленте, такой гладкой и логичной, расписанной, словно индеец, красивой бело-желтой боевой раскраской, управляемой грозными знаками и величественными светофорами, восхитительно пахнущей бензином и машинным маслом.

Скорее бы туда добраться… Одно его беспокоило: как этот сумасшедший хозяин собирается выбираться на дорогу по кочкам, да еще и в полнейшей темноте? Так ведь недолго и на брюхо лечь, а то и — страшно подумать — ось поломать! Берл почувствовал сомнения своего единственного напарника.

— Не боись, лошадка, — сказал он, заводя мотор. — У меня память на дорогу абсолютная. Как заехали, так и выедем. Вот смотри: сначала никуда не крутим, а потом — резко влево…