Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)

Он старательно вздрогнул и обернулся. Двое уже стояли рядом. Грамотно стояли, на расстоянии чуть больше прыжка. «Ну я-то допрыгну…» — подумал Берл и улыбнулся самой дружелюбной из своих улыбок.

— Красиво!.. — сказал он вслух, делая широкий жест обеими руками. — Пресса! Турист! — Он гулко хлопнул себя по груди и для верности засмеялся. Но угрюмые аборигены и не думали разделять его приветливое веселье. Бородатые, облаченные в разномастный камуфляж без каких-либо знаков различия, они мрачно смотрели на Берла из-под козырьков одинаковых кепи. Кепи, кстати, выглядели неуместно. Этим душманским мордам куда лучше подошла бы афганка.

— Документы! — сказал ближний к Берлу, протягивая руку.

Пока Берл копался в бумажнике, второй тип занялся гольфом. Он повернулся к ним спиной, отчего наконец обнаружился тип автомата: АК-47, старый знакомый… Медленно обходя машину и разглядывая наклеенные Берлом таблички прессы, он, наконец, решительно открыл дверцу.

Берл чертыхнулся про себя с досадой, однако, с прежней улыбкой продолжал наблюдать за тем, как первый душман изучает его журналистское удостоверение: «Плохо дело. Если начнет шарить под сиденьем — придется кончать их прямо здесь, посреди площади. А это — верный провал задания… Вот ведь непруха!»

— Ну что там, Халед? — вдруг сказал первый по-арабски, не отрывая глаз от документа. — Проверь получше, не ленись… и под сиденьями не забудь, слышишь?

— Слышу, слышу, — глухо ответил второй, копаясь в кофре с фотоаппаратурой. — Ты его пока подержи на мушке…

— Алло, алло, братан! — завопил Берл, тоже переходя на арабский и, сделав два быстрых шага к остолбеневшему от такой неожиданности автоматчику, ухватился за кофр. — Ты там поосторожнее, во имя всемилостивейшего Аллаха! Разобьешь ведь… а я с этой камерой целый год по Газе ползал!

— По какой… Газе?.. — оторопело пробормотал первый араб.

— Да по той самой… — развязно передразнил Берл, забирая свое удостоверение из его замершей руки. — Кто-то ведь должен фотографировать героическую борьбу палестинского народа против оккупации! А что, ребята, — заговорщицки продолжил он, понизив голос и возвращая кофр на заднее сиденье. — Где тут у вас травкой можно разжиться? Курить хочется — сил нету.

Арабы неуверенно переглянулись.

— Да вообще-то можно… — сказал первый после некоторого колебания. — Тебе много надо?

— А сколько есть?

— Сто пятьдесят, — араб полез в карман и извлек замусоленный газетный кулек.

— Ты меня что — за фраера держишь? — расхохотался Берл. — Да тут в три раза меньше! Беру все за тридцать марок.

— Семьдесят.

— Сорок, и ни маркой больше.

— Пятьдесят пять!

Через минуту к вящему удовольствию обеих сторон торговля завершилась, и арабы побрели восвояси, шепотом обсуждая выгоды произведенной сделки. Берл сел в машину и перевел дух.

— Ну вот, — сказал он собственному отражению в зеркальце заднего обзора. — А еще говорят, что марихуана вредна для здоровья. Сегодня на твоих глазах она спасла сразу две человеческих жизни…

Берл завел двигатель и поехал с площади в сторону большой мечети. Шестой дом от угла был в точности таким, как его описывал Габриэль Каган: высокий цоколь из серых необработанных валунов, кирпичные стены, длинный балкон по фасаду…

* * *

…и лестница с левой стороны. Габриэль садится на землю, прислоняется к низкой ограде палисадника и закрывает глаза. Его знобит, рана снова начала кровоточить. В голове мельтешит какой-то сладкий, мерцающий туман, а в нем, как в бульоне, медленно плавают прозрачные членистые червяки.

«Дошел… — лениво думает Габо. — Во всех смыслах… дошел…»

Ему отчего-то ужасно приятно произносить и слышать это слово, а если так и держать глаза закрытыми, то его даже можно увидеть: вот оно, проплывает рядом с червяками, подобно транспаранту, влекомому самолетом на воздушном параде в Сараево.

Сегодня он вылез из своего лесного укрытия, не дожидаясь полной темноты, когда сумерки еще только начали сгущаться. Он уже видел со склона горы остроконечные минареты города, торчащие в долине, как иглы огромного ежа. Идти оставалось всего несколько километров, но именно эти последние километры и представляли наибольшую опасность. Обидно было бы, проделав столь длинный путь, попасть в руки ханджаров где-нибудь на рыночной площади. Габриэль не боялся смерти; просто тогда получилось бы, что он подвел Симона… Реку Габо переплыл уже в полной темноте, подальше от моста. Вода была жутко холодной, но он справился.

В город Габриэль пробрался неожиданно легко — через огород семьи Леви. Собак в Травнике осталось мало — ханджары перестреляли, и теперь это сильно облегчало задачу. Обходя задами рыночную площадь, он слышал пьяные крики ханджаров и выстрелы в воздух. Ракию они глушили — будьте-нате, даром что мусульмане… А вот дурацкая стрельба по звездам наполнила Габриэля досадой. Ну разве не обидно? Здесь они патроны не жалеют, а в Крушице на людей не хватает… А может быть, они стреляют в Бога?