Босоногая команда

– Ты стал совсем бледнолицым, брат мой! Выбрасывай половину шишек, а то не дойдешь до вигвама.

– Ничего, я как-нибудь! – упирался Ленька.

Посидели на теплой земле, не снимая мешков, а потом еле-еле поднялись. Индейца поднимали всей артелью. Минут через двадцать он опять отстал.

Эдисон рассердился:

– Вот что, милорд! Или выбрасывай половину, или оставайся на съедение медведям.

Ленька с остервенением швырял шишки в кусты. Костя подзадоривал:

– Больше посеешь, больше вырастет! На следующий год приходи сюда с большим мешком!

Отдыхали все чаще и чаще. Но вот и долгожданная речушка. Сбросили мешки, напились досыта холодной воды, умылись, развели костер, подвесили чайник...

* * *

Пронька почувствовал, что его кто-то трясет за плечи, и с трудом открыл глаза. Над ним склонился бурят, глаза чуть прищурены, во рту трубка.

– Однако знакомый парень-то! Чей будешь? Хохряков?

– Хохряков! – сказал Пронька и сел.

Все спали. Костер давно потух, чайник выкипел, носик его отвалился и упал в золу. Невдалеке паслась стреноженная гнедая лошадь, из-за кустов выглядывали колеса телеги. Солнце уже закатывалось. Под его лучами нежились горы в осеннем пестром наряде.

– Ладно добыли шишек?– спросил бурят, посасывая трубку.

– Хватит! – ответил Пронька. – Как это мы проспали? А?

Цыдып Гармаев пожал плечами.

– Не знаю, парень!

Шурка лежал под кустом пахучего багульника, широко раскинув руки и ноги. Костя свернулся калачиком. Его соломенная шляпа скатилась к реке. Кузина стриженая голова покоилась на камне, а кепка, которую он собирался использовать вместо подушки, была зажата в руке. Ленька спал в обнимку с мешком, не чувствуя, как под носом у него ползает жучок.

Пронька провел травинкой по Шуркиному липу. Тот дернул губами, вяло отмахнулся. Пронька пощекотал его еще раз.

– Вот пристала, проклятая! – заворчал Шурка и открыл глаза... – Славно храпанули, синьоры!

Снова распалили костер. Цыдып отвязал от задка телеги большой котел...

За чаем бурят сказал, что может подвезти до Лысой горы.

– А ты куда ездил? – спросил Костя.

– За хребет работников возил, будут скот пасти!

Цыдып прихлебывал чан из деревянной раскрашенной цветочками чашки и больше ничего не говорил. Не мог же он рассказывать мальчишкам, что по заданию Усатого увозил в тайгу стрелочника Капустина и кладбищенского сторожа Матроса. Они должны возводить избушку в глубокой пади и устраиваться в ней на зиму. Сюда еще не раз привезет он мужиков, убегающих от белочехов, японцев и семеновцев. Сюда Цыдып будет привозить и оружие, полученное по цепочке от Тимофея Кравченко. Парнишки крепко спали, когда к ним на табор приходили Капустин и Матрос. Первые партизаны хотели узнать, что за люди ночуют в кедровнике. Пусть веселые парнишки пьют чай и едут с ним до Лысой горы, а там он свернет к своему улусу.

 

Глава шестнадцатая

ПРОЩАЛЬНЫЙ ЗВОНОК

Как всегда, утром ожидали друг друга на мосту. Эдисон что-то задерживался.

– Не придет! – огорчился Пронька. – Дело-то вон какое!..

Но в это время из-за угла, придерживая на боку сумку, вышел серьезный и бледный Шурка.

– Слыхали? – спросил он тихо, глядя куда-то в сторону.

Конечно, об этом все узнали еще вчера, когда вернулись с шишками.

– Иду в последний разок!

– Может, еще устроится, – попытался подбодрить Костя.

Но Шурка только гмыкнул. Шли мрачные и молчаливые.

На крыльце школы Шурку остановил Химоза – так называли преподавателя химии.

– Лежанкин, к директору!

В коридоре топтались ученики, взволнованно обсуждая вывешенный приказ. Многие шли за Шуркой, крича:

– Ты не робей!

– Скажи, что Женька сам заедался!

Директор, заложив за спину руки, неторопливо прохаживался по кабинету и слушал отца Филарета. Священник стоял у открытого окна и курил.

– Уму непостижимо, что делается на свете, – говорил он. – Вчера собираюсь в церковь служить обедню, надеваю подрясник и, представьте себе, обнаруживаю в кармане пачку японских сигарет. Откуда?

– Чудны дела твои, господи! – смеялся директор. – И что же вы, батюшка?

– Каюсь, грешен! Поддался искушению дьявола и вот пробую... Ничего, знаете ли!..

В дверь постучали. Вошел Шурка.

– Ну-с, что скажешь, молодой человек? – обратился к нему директор. – Или тебе уже нечего сказать?

Шурка молчал, не понимая, чего от него требуют.

– Так вот, молодой человек, ты исключен из школы!

– Аригато, сэр! – неожиданно громко и вызывающе сказал Шурка.

– Что ты болтаешь? – побелел директор.

– По-японски – спасибо! – пояснил Шурка. – Это они вам скажут: аригато!

– Мерзавец! Пошел вон! И чтоб в школу ни ногой! – У директора затрясся подбородок,

Шурка насмешливо поклонился.

Зареченские ребята ждали Эдисона у дверей.

– Ну что? – бросились они к нему.

– Все. Точка! – едва выдавил Шурка.

Сердце его сжималось, во рту пересохло, в горле застрял комок. Шурка быстро шел по коридору, его останавливали, о чем-то спрашивали, но он слышал только звонок. На крыльце остановился. Звонок все еще надрывался, звал на уроки. Шурка спрыгнул с крыльца и побежал к станции...