Босс (СИ)

— Сам прибежит, — чуть хрипло буркает Эми, морщась от отвращения и пиная коробку под ногами. — Не стала ждать, тут слишком воняет. Если ублюдок захочет пришить обратно палец, то уложится в двенадцать часов со своим долгом.

Ник тяжело вздыхает, бросая тревожный взгляд на «ланчбокс». Переносной холодильник. Теперь ясно. Старая школа, проверенные методы, которые даже раздражения уже не вызывают, только усталость. И недоумение: с чего Алекс стал отправлять её на столь грязные делишки? У него что, нет более опытных шавок? Да десятки парней синдиката разобрались бы с задолжавшим денег наркоманом быстро и без нервов. Но надо посылать именно Эми, которая от волнения уже добивает первую сигарету в несколько затяжек, выдыхая струйкой дым в открытое окно. Джип выезжает на трассу, и впереди дорога в Браунвилль, где эту девчонку ждут с отчётом о работе. Опаздывать нельзя: виноваты окажутся оба. Рутина.

— Во времена правления Герра-старшего так не церемонились, — грустно усмехается Ник, напряжённо вглядываясь в дорогу — просто бесит глупая тишина. — Ты дала ему время, а ведь он и сам понимал, что за ним придут. Таких обычно кончали на месте, вот и всё.

— Много ты понимаешь в подпольном бизнесе, — Эми избавляется от окурка и с наслаждением откидывается на сиденье, выравнивая дыхание. А потом вовсе бесцеремонно забрасывает ноги на приборную панель, звеня замками, и невозмутимо убирает с лица непослушные волосы. — А как же его долг? Сорок тысяч сами из воздуха не появятся, от трупа их не добиться.

— Думаешь, их можно вытрясти из такого конченного героинового торчка? Они уже не люди. Это машины для добычи дозы, без эмоций и без разума. Твоя угроза только заставит его сбежать, а не вернуть деньги Боссу. Плевать ему на палец, хоть член отрежь, у наркоманов нет абсолютно никаких понятий, чувств, честности…

Он резко обрывает поток слов на полуфразе, задохнувшись от слишком ярко проступивших воспоминаний. Нервы обжигает, заставляя Ника дёрнуться, а во рту проступить отчётливую горечь. Саднит. Он думал, уже не может так ныть, но всё равно печёт и кусает изнутри, если начать об этом говорить. Эми вдруг поворачивает к нему голову, удивлённо подняв брови. На секунду он отвлекается от дороги, ловя внимательный, изучающий взгляд, в котором мелькает понимание. Чёрт. Когда сидит, вот так близко, маленькая и хрупкая, но в тоже время всегда готовая выпустить когти — так она слишком похожа на неё. На девочку, которую обязан был защищать, и не смог, проиграв порошку и шприцу без шансов на реванш.

— Ты и правда, очень хорошо с этим знаком, — задумчиво подводит итог Эми, продолжая столь пристально смотреть на него, что грозит спровоцировать аварию. Словно впервые за три недели работы видит в нём человека с внутренним миром, а не просто безликое существо в форменном костюме, призванное доставлять её задницу из точки «А» в «Б». От следующих слов Ник и вовсе крепко сжимает пальцы на руле, даже костяшки ломит. — Сам сидел на игле или…

— Или. Моя сестра Мэл умерла полгода назад от передоза, — слишком торопливо выпаливает он жгущие рот слова. Тут же закусывает губу от напряжения: слишком много усилий потребовала простая фраза, которую буквально заставляет себя произнести вслух. Думал, отболело. Но продолжает давить виной. Продолжает крутить тошнотой желудок при воспоминаниях об изломанном костлявом тельце и исколотых синих руках. Каждый день внушал себе: сделал всё, что мог. Три раза запирал её в клинике, но Мэл всё равно сбегала. Десятки, сотни внушающих прописные истины бесед и ультиматумов, и не меньшее количество смытых в унитаз доз. За каждую из которых теперь платит он, вынужденно работая на настоящую мразь. Только мразью он и мог называть Алекса, хотя бы за то, что его товар убил Мэл. Да, в словах Эми есть смысл: отдать долг за наркомана может только оставшийся в живых.

Но говорить об этом с практически посторонним человеком… Нет. Не правильно, не к месту, ни к чему вообще. Надеялся, что получится вспомнить Мэл, сыграв безразличие в голосе? Какая наивность.

— Не буду нести дерьма вроде «мне жаль», потому что ты знаешь, что мне нихера не жаль, — предельно честно и неожиданно тихо признаётся Эми, а затем словно ободряюще кладёт руку ему на плечо в странно тёплом, приятном жесте. — Я не могу искренне жалеть о смерти девушки, которой не знала. Но я в курсе, как хочется за наигранное сочувствие въебать человеку меж глаз. Так что нет — я не жалею ни тебя, ни её, — даже через ткань пиджака маленькая ладошка кажется ледяной. Амелия тут же снова тянется к пачке сигарет. Чёрт возьми, как же здорово, когда тебя понимают и не лезут на участки внутри, огороженные колючей проволокой. Ник не сдерживает короткой просьбы, вызванной признательностью за такое отношение: