Ботаничка (СИ)

* * *

Коня пришлось вести в поводу. Он еще вчера потеряла подкову и захромал. На копыте с самого краю оказалась небольшая трещина. Вроде ничего страшного, Серый куда надо и пешком дойдет. Только как бросить лошадь, к которой успел привыкнуть, но, главное, которая не шарахалась от него самого?

Когда не капало с неба, висел такой туман, что приходилось просто останавливаться. Потерять во мгле дорогу — вообще ее больше не найдешь. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Потому как имелась она и всего-то одна, да к тому же изрядно заросшая. Не природный бы нюх, он бы и эту не нашел. Не посещались здешние края в последнее время. И что характерно, едва заметные следы людей вели только отсюда, сюда — не попадались пока вообще.

За месяц ему встретилось всего два крохотных лесных поселения. Оба за высокими заборами. Оно и понятно, поживи-ка на отшибе, будешь пуще глаза блюсти свое добро и чад с домочадцами.

В первой веси ему не открыли. Никто вообще на стук не отозвался. Из-за высокого забора долетало только редкое блеяние да мычание. Судя по наличию скотины, насельники тут не бедствовали, но и отпирать кому ни попадя не торопились. Значит безопасность считали дороже любых денег, которые мог отвалить усталый путник.

Во второй веси на стук в монументальные ворота откликнулся густой бас.

— Кто таков?

— Путник. Иду в Нордгау, наниматься к тамошнему синьору на службу, — покладисто отозвался Серый. — Пустите переночевать. Я заплачу.

— Отколе идешь?

— Из Льежа.

— Как прозываешься?

— Лука де Ги.

— А у вас в Льеже все такие дурные, или только ты?

— Зачем обижаешь, добрый хозяин?

— Вымер твой Нордгау. Али до Льежа еще слухи не дошли?

— Я весной человека встретил в трактире, он мне про тамошнего синьора рассказал, будто тот нанимает людей. Целый отряд собрался. Я от них приотстал вот один и добираюсь.

— Не было тут никакого отряда. Они, если что, по южной дороге пошли. Да и возвернулись уже, поди. Вымер, говорю, Нордгау. А синьор точно собирал людей, да только ты припоздал суетиться. Год уже как там другие правят.

— Кто не знаешь?

— И знать не хочу. Оттуда мало кто спасся. А которые остались… не знаю, врут ли, правду ли говорят, что новые господа там над людьми страшное колдовство творят. Так что поворачивай, откуда пришел.

— Пусти переночевать. Мне бы обогреться и коня подковать. Плачу серебром.

На той стороне крепко задумались. Мужик точно не уходил, скрипел кожей, чем-то звенел, вздыхал. Серебра тут ходило мало. При случае на монетку можно было пару коров купить.

— Вот пущу я тебя, а ты меня зарежешь. Серебро — оно конечно. Да только жизнь дороже.

— Я слово даю.

— Эка! Кто ж нынче слову верит?! Или ты Старому Кодексу присягал?

— Присягал.

— Отчитайся.

Серый на одном дыхании выдал формулу клятвы. Она считалась священной и даже в нынешние смутные времена имела вес. Человек, нарушивший такую клятву, становился вне закона.

— От же напасть. Как тебя пустить? А как не пустить? Ладно, ворота я тебе открою, да только ты мне тут же все оружие отдашь. Будешь уходить, я тебе его верну.

— Тогда и ты, добрый хозяин, мне отчитайся.

Бас за воротами еще покряхтел, но клятву принес от первого до последнего слова.

— Принимаю, — откликнулся Серый.

С той стороны застучали железом, ворота дрогнули, и створка на чуток отошла. Серый просунул в образовавшийся просвет меч в ножнах. Хозяин принял и распахнул двери настежь.

Пока Серый заводил коня, его успели окружить.

— Коня мальчишкам отдай, обиходят, а сам за мной иди в дом. Сыро, спасу нет. За все лето два дня солнышко светило. И сеет, и сеет.

— Грибов много будет, — поддержал беседу гость.

— Грибы? Да. На грибах зимовать придется. Ты, Лука из каких будешь?

— Вольный однощитный рыцарь.

— Наемник, стало быть.

— Можно и так сказать.

— Забирай левее, а то по колено провалишься. Размыло тут.

Двор от края до края покрывала черная жижа. Пацанва бегала босиком, утопая выше щиколотки. Хозяин месил грязь опорками, поверх которых натянул промасленные бахилы; подошел к крыльцу, стянул их и бросил тут же, на гостя неодобрительно покосился — щас грязи натащит. Серый как мог почистил сапоги, перешагнул порог и понял, придется обувку скидывать. По деревянному полу стелились чистые пестротканые дорожки. Ткацкий станок занимал угол первой комнаты. Во второй стоял длинный стол с лавками по бокам, там же топилась большая удобистая печь.

Такое жилище скорее подошло бы мелкому синьору, нежели хуторянину, проживающему не просто на отшибе, а и вовсе в глуши, куда никто телят паче чаяния не гонял.

Серый присел у порога на скамеечку и стянул сапоги.

— Ага, ага. Тут и брось. Девкам скажу, отмоют и просушат. А ты вона овчинные чуни надевай. Давно в дороге-то?

— Всю жизнь.

— Я тебя не биографию спрашиваю, а интересуюсь, с какого ляда ты сюда припожаловал?

— Я ж тебе доложил: иду в Нордгау.

— Брысь! Чтобы я вас не видел! — прикрикнул хозяин на двух девушек, появившихся из боковой комнаты.