Ботфорты капитана Штормштиля

Люди сидели на балконах, из открытых окон слышался говор, женский смех, треньканье мандолины.

«Заместо отца тебе буду...» — вспомнил Бобоська слова Серапиона. — Ишь ты какой!.. «Заместо отца...»

Он хорошо помнил своего отца — невысокого, загорелого человека в тщательно отутюженных брюках-клеш, в фуражке с золотым крабом. Возвращаясь из плавания, отец привозил чудные розовые раковины с морским шорохом внутри, толстые плитки шоколада, цветные открытки с видами далеких заокеанских городов. Он нажимал на Бобоськин нос твердым пальцем и говорил:

— Ну, как дела на берегу?

От пальца пахло табаком. Курил отец обычно кейпстон, и пряный запах этого табака надолго поселялся в комнатах. Отец уходил в плавание, а запах жил в подушках, в занавесках, в полотенце. И казалось, что отец еще дома и Бобоська снова услышит утром его веселый голос:

— Эй, на полубаке! Свистать всех к завтраку!..

«Заместо отца тебе буду», — снова вспомнил Бобоська.— Чего захотел, черт костлявый...

На углу его догнал глухонемой. Вынул из кармана оранжевую круглую коробку с черной кошкой на этикетке. Покрутил ее в руках, потом оттопырил большой палец: мировая, мол, вещь, бери.

— Не надо. — замотал головой Бобоська. — Солить я их буду, что ли? Больше не надо...

Глухонеыой спрятал коробку в карман и, мрачно глянув на Бобоську, свернул в переулок.

Рыбак шел по улице, стуча тяжелыми кожаными бахилами. На нем были штаны из брезента, такая же куртка и клеенчатая зюйдвестка. Он широко шагал, посматривая по сторонам и дымя самокруткой. В руке рыбак нес громадного морского петуха — эту самую удивительную из всех рыб, которых когда-либо приходилось видеть Тошке. Передние плавники петуха, каждый с Тошкину кепку, топорщились словно крылья. Они были ярко окрашены во все цвета радуги. Сужающееся к хвосту тело поблескивало в лучах солнца, вздрагивало и переливалось синим и золотым. Хвост петуха чиркал по асфальту, оставляя на нем темные мокрые полоски. Прохожие оборачивались, смотрели на морское чудо.

— Эх, и красавец!..

— Почем хочешь за него?

— Пятьдесят рублей, — отвечал рыбак.

— Дорого.

— Иди поймай такого. В нем три кило чистого мяса и еще пуд красоты.

— Поди, уже попахивает от этой красоты.

— Да он еще живой! — Возмущенный рыбак поднес петуха к самому носу сомневающегося прохожего. Рыба из последних сил дернулась и угодила тому хвостом по уху.

— Ну как, попахивает? — смеялись вокруг.

— Что он тебе шепнул на ухо, приятель?

— Почему ты не дал ему сдачи?

Рыбак пошел дальше. Петух, выпучив большие стеклянные глаза, смотрел в лазурное, совсем как его чешуя, небо.

— Отдайте мне за сорок, — сказал Тошка, догоняя рыбака.

— За сорок? — удивился тот. — А откуда у тебя деньги, пацан?

— Я накопил.

— Хм! — рыбак с сомнением поглядел на Тошку. — А пятьдесят ты не накопил?

— Нет.

Рыбак еще раз оглядел покупателя с головы до ног.

— Неохота мне до базара тащиться. Жарко. Ладно, гони сорок и забирай петуха. Даром отдаю.

— Пойдемте. Я живу в этом доме. Я быстро. А вы пока в беседке посидите. Там прохладно.

— Давай пулей. Некогда мне...

Минуты через две Тошка снова стоял перед рыбаком, сжимая в кулаке свернутые трубочкой десятирублевки. Тот пересчитал деньги и небрежно бросил петуха в подставленное Тошкой ведро.

— Матери скажи, чтобы жарила на ореховом масле. Вкуснее будет...

Тошка прикрыл петуха газетой и побежал через дворы, напрямик к порту. Спустившись к устою пирса, он зачерпнул воды и поставил ведро в тень. Петух отходил долго. Вначале он только шевелил выпуклыми жаберными крышками, потом расправил свои цветастые крылья и наконец повернулся всем телом, устраиваясь поудобнее в узком ведре...

Десятого августа жена капитана Борисова, как и обычно, в восемь утра вышла на лестницу. Она спешила в редакцию. У самых дверей ее квартиры стояло жестяное ведро, прикрытое фанеркой. Сверху была положена оранжевая круглая коробка с изогнутой черной кошкой на этикетке. По коробкой белела записка. Кто-то неизвестный написал крупными печатными буквами, видимо, стараясь скрыть очерк:

«Поздравляем с годовщиной известного вам события на борту парохода «Колхида». Примите наши скромные подарки. Все будет в порядке. Неизвестные вам друзья.

Т. и Б.»

Прошло несколько дней. Тошка по-прежнему ходил в Старую гавань ловить ставридку. Но без Бобоськи там было как-то непривычно и грустно.

— Где твои кореш? — спрашивал его боцман Ерго.

— Работает он. Где и раньше, у Серапиона...

Ерго качал курчавой головой. Култышка его сердито хрустела по гальке.

— Плохой человек этот Серапион. Лучше бы парень пошел куда-нибудь на буксир, в юнги или в камбузе помогать.

— Он пошел бы, да не берут. До шестнадцати лет не разрешается. Года не хватает.

— Плохо это, олан, плохо. Серапион даром кусок хлеба не даст, хорошему делу тоже не научит. Потому что сам не знает.