Боттичелли

В просьбе-приказе Лоренцо написать портрет Джулиано не было ничего необычного, поскольку от снятия маски пришлось отказаться, но второе задание повергло Сандро в ужас: ему предстояло написать на стене палаццо Веккьо фреску с изображением четырех повешенных. Лоренцо воскрешал почти позабытый стародавний обычай, когда портреты казненных или изгнанных из города преступников помещались на стенах их жилищ – в назидание и предостережение гражданам Флоренции. Не всякий живописец брался за подобную грязную работу, ибо кроме ненависти оставшихся родственников он навлекал на себя такое же презрение, как и палач. У всех в памяти осталась трагическая история живописца Андреа дель Кастаньо, который по приказанию Синьории изобразил казненных Перуцци и Альбицци, изменников в битве при Ангьяри. После этого ему пришось покинуть Флоренцию и несколько лет скрываться в Венеции. Он так и умер, не отмывшись от прозвища Андреа дельи Импикати, что значит «Андреа повешенных». Более того, не было такого порока, которого не приписали бы художнику, видя в нем убийцу и отравителя.

Такой судьбы Сандро себе не желал, да и сюжет был не из тех, который мог бы прийтись ему по сердцу. Однако отказать Лоренцо – значило вызвать его гнев и не только лишиться его покровительства, но и быть подвергнутым остракизму сограждан, готовых сейчас искренне или ради выгоды петь Великолепному хвалебные гимны, видеть в нем спасителя отечества. Чье-либо желание или нежелание теперь мало интересовало Лоренцо – все должны были подчиняться его воле. Флоренция зажималась в тиски, но горожане поняли это значительно позже. Не один Сандро оказался в подобном положении: по приказу Лоренцо Полициано вынужден был оставить свои сладкозвучные вирши и засесть за описание заговора, оправдывая жестокость Лоренцо и доказывая его правоту. Когда страсти немного приутихли, до наиболее осторожных и прозорливых дошло, что казнь Сальвиати не сойдет с рук так просто: что касается других, то их судьбу Флоренция вправе решать сама, но повесить архиепископа – это уж слишком! Чтобы не раздражать Сикста еще больше, кардиналу Рафаэлло разрешили убраться восвояси.

В сумрачном настроении Сандро покинул кабинет Лоренцо. Постояв у тела Джулиано, он не решился попросить открыть его лицо: он был просто не в состоянии смотреть на того, кто еще совсем недавно был олицетворением красоты и жизненной силы. Вздохнув, он отправился к палаццо Веккьо. В рассеянном свете уже почти закатившегося солнца трупы повешенных выглядели еще более зловеще, как-то нереально. Над площадью, раскалившейся за жаркий весенний день, облаком повис тошнотворный трупный запах – его источали плиты, напитавшиеся кровью растерзанных мятежников. Оказаться бы подальше от этого места! Но ему предстояло запомнить лица казненных, определить хотя бы на глаз расположение будущей фрески и ее размеры и в довершение всего попросить служителей Синьории перевесить трупы, поскольку Лоренцо, желая еще больше унизить противников, пожелал, чтобы они были изображены повешенными за ноги – здесь одной фантазией не обойдешься, нужно написать все так, как это выглядит в действительности. От служителей Сандро узнал, что днем на площадь приходил Леонардо да Винчи и делал зарисовки. Уж этому все нипочем – он изучает природу! Ему приспичило узнать, какое положение занимает тело повешенного, что происходит с его мускулами, какое выражение принимает лицо и многое другое, что даже не придет в голову нормальному человеку! На площадь уже слеталось воронье. Запах тления в разливающейся ночной прохладе становился невыносимым. Сандро ушел домой.

Ночью трупы сняли. Перед стеной спешно соорудили леса и по желанию Сандро затянули их полотном, чтобы, пока он будет работать, на него не глазели с площади. Торопились напрасно, ибо живописцу нужно было еще изготовить картоны для будущей фрески, а эта работа никак не клеилась. Во сне его мучили кошмары: казненные плясали перед ним, корчили рожи, высовывали языки, а после пробуждения ему снова предстояла встреча с ними, возникающими под его кистью. Но еще хуже ему пришлось, когда он приступил к фреске. Ему казалось, что от стены Синьории до сих пор исходит неприятная вонь гниющего мяса, которую не в силах перебить даже запах сырой штукатурки. Его мутило, он бросал работу, штукатурка подсыхала, ее обливали водой и накладывали сверху новую – пытка грозила затянуться надолго. От пережитого невозможно было отвлечься и дома: портрет Джулиано, с которым тоже нужно было спешить, чтобы в памяти не изгладились черты погибшего, постоянно напоминал о происшедшем.