Боттичелли

И все-таки политика не могла удержать их от ученых занятий. Опасаясь, что их могут осудить за увлечение языческой философией, они переключились теперь на изучение Данте, которое не сулило никаких осложнений. Кристофоро Ландино собирался издать полный текст «Божественной комедии» – предприятие, которое вряд ли можно было осуществить без помощи его ученых друзей. Нужно было сверить множество списков поэмы, устранить то, что не принадлежало великому поэту, прокомментировать неясные места, раскрыть все аллегории и намеки. По их замыслу, то новое издание должно было стать непревзойденным в веках. Сандро тоже был втянут в это предприятие: его попросили сделать рисунки для гравюр, которые должны были украсить книгу. Вместо того чтобы заниматься живописью, он теперь целые дни проводил над изучением поэмы своего бессмертного земляка или же пропадал у друзей-философов – больше всего у Полициано, который разъяснял непонятные для него места. Без этого он не мог начать работу.

Вчитываясь в строки бессмертной поэмы, он начал понимать, что Ландино взвалил на него непомерную ношу, а он по своему незнанию взялся пройти путем Данте. Споткнулся он где-то посреди «Чистилища» – дальше следовал подъем, приближающий к «Раю», но он остался для него таким же закрытым, как для язычника Вергилия. Весь смысл бесед, которые вел Данте с Беатриче и встречающимися ему душами праведников, все это переплетение сфер, единая точка с нисходящими от нее лучами, были по силам лишь изощренному геометру, но не живописцу. Вероятно, можно было бы просто обойти эти сложности. Так поступили бы многие, но не Сандро – ему нужно было разобраться в тонкостях, дойти до сути. Наряду с Платоновыми диалогами и трудами комментаторов на его столе появляются, на радость Мариано, сочинения божественного содержания. Рисует он мало, от заказов отказывается. Коллеги-живописцы, слыша рассказы учеников Сандро о его времяпровождении, не могут удержаться от иронической ухмылки: еще один спятил, стремясь постигнуть непостижимое!

Временами и Сандро думал так же. Дантов «Рай» требовал – в этом он был теперь убежден – решения проблемы божественной красоты, воспринимаемой во всей ее совокупности: разумом, зрением и слухом. Но сам поэт, который, безусловно, постиг эту красоту, в своем творении неоднократно предупреждал: нет слов и красок, чтобы воспеть ее:

Я красоту увидел, вне предела
Не только смертных; лишь ее творец,
Я думаю, постиг ее всецело.

В самом деле, как можно передать бестелесные тени, святых и ангелов, свет, порождающий звуки, сливающиеся в божественную гармонию? Даже красота земной женщины Беатриче была чем-то непостижимым, ее могла воспринять, как выразился Данте в «Новой жизни», так же внимательно прочитанной Сандро, лишь «новая разумность», способная переступить «желанную границу», только она одна:

Он видит Донну в почести большой,
В таком блистанье, в благости такой,
Что страннический дух не надивится.

Как ни бился Сандро, но все-таки ему пришлось признаться самому себе, что он не в состоянии выполнить этот заказ. Его фантазия, которой он похвалялся, оказалась бессильной, а знаний, необходимых для постижения всех глубин поэмы Данте, явно не хватало. Совершенная красота не давалась, ускользала, и тут бесполезно было обращаться за помощью к Ландино или к кому-либо другому: все равно их ученые слова не переведешь в краски. «Ад» для него был понятнее, чем две остальные части, которые он осилил с большим трудом. Судьбы грешников оказались ему как-то ближе – сколько раз он представлял самого себя на их месте! Прежние страхи, которые он так старался загнать куда-то вглубь, снова ожили, наполнили его сомнениями и колебаниями, разбередили душу. Сделав несколько рисунков, он забросил дальнейшую работу, чтобы хотя бы немного успокоиться. Никакие напоминания не могли сдвинуть его с места.

Чтобы не сердить своих друзей, он решил написать для них портрет Данте. Это давало ему желаемую отсрочку и возможность правдоподобно объяснить, почему он прекратил работу над рисунками к «Комедии». Трудность, в которой он стремился убедить себя, заключалась в том, что предстояло найти достоверный портрет поэта, который он мог положить в основу своего творения. Конечно, он сильно преувеличивал эту сложность, ибо изображений Данте было предостаточно. Но поиски того, чего и искать было не нужно, давали ему возможность не возвращаться к работе над «Адом». Его Данте получился суровым, с плотно сжатыми губами и всепроникающим взором, устремленным вперед. Но не это прежде всего привлекало внимание зрителя – бросалось в глаза красное одеяние, в которое Сандро нарядил поэта. Это был цвет адского пламени, ожидающего нераскаявшихся грешников.