Боттичелли

Все они походили сейчас на святого Августина, пытаясь разгадать Божий промысел. Впрочем, 1489 год выдался на редкость спокойным. Может быть, впереди их не ожидало ничего страшного? Но нечто будто витало в воздухе, и Флоренция не была уже такой же, как прежде. Может быть, именно это затишье волновало флорентийцев, которые тем и отличались, что, не переживая невзгод реальных, терзались опасностями мнимыми — обязательно должны прийти мор, голод и смута, предсказанные в Апокалипсисе. До ожидаемого в 1500 году светопреставления оставалось еще целое десятилетие, но появлявшиеся во все большем числе пророки всех мастей, обещая его наверняка, призывали отречься от всего богопротивного и покаяться в грехах. И прежде в город приходили ревнители веры со своими пророчествами, но их или встречали насмешками, или же, выслушав и проводив с почетом за городские стены, возвращались к прежнему образу жизни.

Но сейчас было иначе — проповеди могли упасть на подготовленную почву, беда стояла у порога. Как ни скрывали обитатели палаццо на виа Ларга состояние здоровья его владельца, но в городе ни для кого не было тайной, что оно ухудшается ото дня ко дню. Будь иначе, зачем вызывали из Пизы врача Лоренцано, о котором поговаривали, что он при желании может оживить и мертвого? Почему Великолепный перестал бывать в Синьории и отказывается принимать послов, наезжавших во Флоренцию, если это его святая обязанность? Вскоре флорентийцам стал известен еще один секрет палаццо. Принимая во внимание тяжкий недуг Лоренцо, папа уважил, наконец, его просьбу: его сыну Джованни была тайно передана кардинальская мантия — правда, с оговоркой, что о возведении его в сан будет объявлено только через три года, когда он достигнет семнадцати лет. Все указывало на то, что смерть Великолепного близка, и он уже приготовился к ней. Кроме новых неурядиц, распрей между именитыми семействами, волнений ремесленной черни и заговоров, его кончина ничего не сулила. Все помнили, как вошел во власть сам Лоренцо, и поэтому уже сейчас сокрушались, что его место согласно традиции должен занять его старший сын Пьеро. В бесконечных пересудах предпочтение отдавалось Джованни как более хитроумному и изворотливому. Зная и того, и другого отпрыска Великолепного, Сандро полагал так же.

Лоренцано отбыл в Пизу в начале лета, передав надлежащие наставления Пико делла Мирандоле, который в придачу ко всем другим наукам был сведущ также и в медицине. Перед его отъездом Сандро выполнил еще один заказ Лоренцо, как оказалось, последний: врач отказался принять какое-либо вознаграждение, и Великолепный отблагодарил его портретом, написанным первым живописцем Флоренции, каковым Сандро продолжали считать. Позируя художнику, Лоренцано избегал разговоров о здоровье своего пациента, но уже один его удрученный вид говорил о том, что он не уверен в успехе лечения.

От Лоренцано Сандро первым узнал новость, которая стала достоянием горожан лишь спустя некоторое время: Великолепный поручил нескольким доверенным лицам разыскать доминиканца Савонаролу и уговорить его, забыв нанесенные ранее обиды, вернуться во Флоренцию, чтобы проповедовать здесь. Лоренцано одобрял это решение, ибо был рьяным сторонником восстановления истинной веры и полагал, что Савонарола служит этому благородному делу. Сандро, как впоследствии и многие его сограждане, не сомневался в том, что это решение Великолепного было принято под влиянием Лоренцано и Пико, хотя причины назывались разные. Одни утверждали, что, чувствуя приближение смертного часа, Лоренцо решил загладить свою вину — ведь не кто иной, как он, изгнал фра Джироламо из Флоренции, и за это с него спросится на том свете. Другие всезнайки с пеной у рта доказывали: ничего подобного — Лоренцо всегда стремился заполучить для Флоренции самое лучшее, а кто еще так глубоко разбирается в вопросах веры, как Савонарола? Это Пико посоветовал ему сделать доминиканца наставником Джованни, чтобы подготовить того к будущей кардинальской карьере. Непохоже на правду, но в такое смутное время все может быть. Впрочем, пока что Джованни уехал вместе с Лоренцано в Пизу, чтобы постигать теологию в тамошнем университете. Флоренция еще раз подтверждала, что необыкновенно плодовита на всевозможные слухи.