Боттичелли

Меценатствовать он начал рано, подражая кузену и блюдя традиции семейства Медичи. Когда Великолепный всецело переключился на дела политические, к Лоренцо ди Пьерфранческо перекочевали многие из тех, кому его тезка оказывал покровительство, и Сандро не был исключением. Находясь в том возрасте, когда Мадонны и святые интересуют мало, а впереди еще долгая жизнь, за которую успеешь отмолить грехи юности, Лоренцо был поклонником Венеры, «матери грации, красоты и верности», как назвал ее Фичино, когда он попросил философа охарактеризовать ее. Впрочем, на этом мудрый Марсилио не остановился. «Венера, — записал он в памятке для Лоренцо, — означает не что иное, как человечность. Она нимфа изумительной красоты, рожденная небом, и более, чем другие, любима Всевышним. Ее душа и дух — это любовь и милосердие, ее глаза — достоинство и мужество, ее руки — щедрость и сердечность, ее ноги — красота и скромность. А все она в целом — это умеренность и справедливость, красота и блеск». Как же после этого не поклоняться ей!

Сандро не удивился, когда Лоренцо ди Пьерфранческо пожелал, чтобы он написал для него древнюю богиню любви и красоты. Он согласился, но по трезвом размышлении сам испугался своей дерзости и безрассудства. Если на то, что некоторые живописцы не брезговали изображать обнаженную натуру, горожане до поры смотрели сквозь пальцы, то неизвестно было, как они отнесутся к затее Лоренцо — ведь он не собирался прятать его картину от посторонних глаз. Изображение непокрытой одеждой плоти считалось греховным, и еще большим преступлением можно было счесть прославление языческой богини, которая по христианскому учению относилась к идолам, орудиям нечистого. При всей снисходительности высоких священнослужителей к увлечению античностью — некоторые из них и сами впадали в этот грех, — церковь все с большим неудовольствием взирала на поклонение древности, охватившее Италию. Дьявол нынче обзавелся многими добровольными помощниками, которые не только препятствовали добрым христианам уничтожать извлеченные из земли языческие статуи, соблазняя их большими деньгами, но и выставляли этих истуканов в своих садах и домах, будто святые реликвии. Таких разрушителей веры во Флоренции было, пожалуй, больше, чем в других городах. К их сонму теперь присоединился и Сандро.

Грех, конечно, не уменьшался оттого, что Лоренцо ди Пьерфранческо клятвенно заверил его: эту картину он будет хранить у себя на загородной вилле и показывать только закадычным друзьям. Однако искушение было велико — насколько он знал, еще ни один живописец не брался за подобную тему. Картину предстояло написать для знатоков античности, которых вряд ли, как какого-нибудь купца, устроило бы простое изображение обнаженной женщины. В картине нужно было выразить все то, что Фичино изложил в словах. Правда, его описание было слишком отвлеченным, чтобы иметь какой-нибудь практический смысл. Какая жалость, что не сохранилось картин грека Апеллеса, на место которого теперь прочили его, Сандро! Наверняка они бы подсказали нужное решение. Пришлось обратиться к книгам древних авторов.

Было нечто кощунственное в том, что когда другие просили Богородицу отвести от города грозящие опасности, он, забросив своих Мадонн, выискивал у язычников описание богини, от которой нельзя было ожидать ничего, кроме несчастий. В иные моменты он был готов отказаться от заказа, но впитанное с детства правило флорентийских ремесленников — данное слово крепче письменного договора, — всякий раз удерживало его от этого. Обещанное следует выполнять даже ценою своей души.

Он и представить не мог, насколько тяжким окажется этот труд, хотя и пользовался советами лучших умов Флоренции. Описание Венеры, более или менее подходящее для выполнения заказа, отыскалось сравнительно быстро, в «Золотом осле» Апулея: «…невыразимая грация была присуща всему ее существу, и цвет лилии расцветал на ее лице. Это была Венера, но Венера-девственница. Одежды не скрывали безупречную красоту ее тела, она шла обнаженной, и только покров бросал тень на ее наготу. Бесстыжий ветер то поднимал своенравно легкий флер, и тогда цветок юности представал обнаженным, то прижимал этот флер плотно к ее телу, и под прозрачной оболочкой становились видны соблазнительные формы. Только два цвета были присущи богине: белизна ее тела, так как она была небесного происхождения, и зеленый цвет ее покрывала, потому что она была рождена морем».