Боже, спаси русских!

Впрочем, и государей порой ждали в дороге неприятные сюрпризы. «Однажды один мост рухнул сразу после того, как экипаж государя промчался по нему. Ставший невольным свидетелем этой сцены исправник запомнил кулак, который, не останавливаясь, показал ему Николай Павлович» – этот рассказ свидетеля приводит историк Николай Борисов.

Немногие знают, что колокольчик под дугой первоначально играл ту же роль, что и спецсигнал у современных служебных машин. В 70-е годы XVIII века во время очередной реформы почтового ведомства было постановлено, чтобы под дугой курьерских и почтовых лошадей висел колокольчик. Его звон был слышен издалека и предупреждал караульных у городской заставы о приближении почты. Частным лицам категорически воспрещалось пользоваться колокольчиком. Провинился – штраф. Или еще какое наказание.

От тюрьмы и сумы...

Глядя на картину Исаака Левитана «Владимирка», всякий мыслящий русский понимал, что это не просто дорога, одна из многих. Это тот самый путь, по которому шли осужденные в Сибирь. Путь каторги и ссылки. Вспоминаются строки Есенина:

Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх,
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах...

Это строки Есенина.

«Ей по Владимирке», – говорит адвокат из пьесы Островского «На всякого мудреца довольно простоты». И все сразу понимают, что это значит.

«От тюрьмы и от сумы не зарекайся», – гласит русская пословица, а потому русский взгляд на арестантов – взгляд жалостливый, вот как у А. К. Толстого в стихотворении «Колодники»:

Смеркается солнце за степью,
Вдали золотится ковыль,
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль...

Примерно такая же картина предстала взорам чувствительного маркиза де Кюстина:

« – Что это за отряд? – спросил я фельдъегеря.

– Казаки, – был ответ, – конвоируют сосланных в Сибирь преступников.

Люди были закованы в кандалы. Чем ближе мы подъезжали к группе ссыльных и их конвоиров, тем внимательнее наблюдал за мной фельдъегерь. Он усиленно убеждал меня в том, что эти ссыльные – простые уголовные преступники и что между ними нет ни одного политического».

Уговорам фельдегеря маркиз не поверил: «Если преступников не хватает, их делают. Жертвы произвола могил не имеют. Дети каторжников – сами каторжники. Вся Россия – та же тюрьма, и тем более страшная, что она велика и так трудно достигнуть и перейти ее границы».

Русский человек не считает, что будущее зависит от его собственных поступков. Он знает, что жизнь может выкинуть самый неожиданный фортель, и честный человек пойдет по Владимирке – знать, судьба такая. Как, к примеру, у Катюши Масловой.

Островский в своих пьесах показывает, как просто, невольно и неприметно честный человек становится преступником – например, добродушный, безобидный Кирюша Кисельников в «Пучине», натерпевшись нищенской жизни, совершает подлог. Мы, русские, не верим в справедливость наказания. Мы понимаем, что все зависит от непонятной нам игры высших сил, следовательно, преступники – жертвы судьбы, «несчастненькие». Дорога же, неумолимая и величественная, становится олицетворением судьбы.

«Сума» подбиралась к человеку так же незаметно, как и тюрьма. В пьесах Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб», «Пучина» мы видим, как жизнь подталкивает самого обычного человека к непростому решению – идти и просить у добрых людей на бедность.

Нищие бродили с места на место, побираясь «под окнами». Похоже, в старину это было своего рода образом жизни. Да отчасти и сейчас. Согласно словарю Брокгауза и Ефрона, самый распространенный тип нищих в Российской империи составляли странствующие певцы, большей частью слепые, например, в Малороссии слепцы – старцы, бандуристы или кобзари. К нищенству примыкает странничество, паломничество, бродяжничество. «В основе этих явлений видна религиозная подкладка, но осложненная славянской непоседливостью, страстью к переходу с места на место, – объясняют Брокгауз и Ефрон. – Таким образом, у нас вырабатывается особый тип нищенства, резко отличающийся от нищенства западноевропейского. Западный нищий в огромном большинстве случаев умственно, нравственно и материально беден; у нас нищий, особенно в прежние, не особенно давние времена, был подчас человек бывалый, persona grata в каждом доме, куда он входил, интересный и неистощимый рассказчик про то, "где он бывал"».