Божественная игра

— Понимайте это как хотите, — я попытался увильнуть. — Но мне надоело выполнять ваши просьбы, которые на самом деле никакие не просьбы, а самые натуральные приказы. Может, вы и спасли мне жизнь может быть! Понимаете? Или вы пророк? Предсказатель, ясновидящий кто вы? Может быть, со мной ничего и не случилось бы, я вернулся бы к своему другу, в свой родной город. Подумайте, как могла сложиться моя жизнь, не появись в ней вы?

— Но никогда не поздно вернуть все на свои места, — улыбнулся Димитрий. — Чего ты так разнервничался? Как привел я тебя, так и уведу, что в этом сложного? Но я надеюсь… надеялся на твою помощь и сотрудничество. Или ты такой же, как эти горожане? Не понял иронии…

Норкаус усмехнулся одними глазами.

— Они исправно приносят мне дань и еще прибавляют кое-что от себя, потому что боятся. Они устали бояться, они хотят, но не могут и потому пытаются откупиться от меня. Я все понимаю, но почему я должен уходить? Здесь я по уши в золоте, хорошо питаюсь, живу почти почти во дворце. И угрызения совести давно перестали мучить меня. Я чудовище, правда? Я живу на их страхе — нет ничего лучше, чем жить на чьем-либо страхе, это безопасно и легко. И нет в этом ничего ужасного. А обвинения, которые ты сейчас бросишь мне в лицо — это зависть. Глубоко внутри тебя живет она и грызет, грызет, грызет. Ты не обязан ощущать ее и даже знать о ее существовании, для нее это не смертельно. Но она съест тебя в конце концов, поэтому следуй моему примеру. Пусть зависть ест других. Ну что, чудовище я или нет? — Н-не… не знаю, — Норкаус говорил пылко, быстро, с постоянной легкой улыбкой, и я не знал, как воспринимать сказанное им. Но слова его запали глубоко, очень глубоко.

В самом деле, что ужасного в том, чтобы жить за счет других? Ведь в истории человечества кто-то всегда живет, поедая кого-то. Так почему я должен быть пищей, а не львом? Нет ничего благородного в постоянном жертвовании собой. А святость разве это не способ добиться поклонения?

— Ты сомневаешься. Хорошо. Значит, ты еще не потерян для меня. Пойми, я не хочу казаться совершенным и не пытаюсь сделать тебя таким. Я просто человек. А что скрыто в этом слове не знает ни один житель Вселенной. Можно только гадать и догадываться…

На следующее утро мы вдвоем отправились к Красным скалам, вместе нашли ту щель — она, оказывается, не такая уж узкая, как мне показалось. Там, внутри, царили сумрак и прохлада. Камни чуть слышно потрескивали от разницы температур — днем они разогревались под солнцем, а ночью остывали. Но не было и следа того гула, который порождали скалы под прикосновением Марселя Лавуазье. Норкаус внимательно оглядел расколотую на три части глыбу. Словно огромным молотом ударили по ее верхушке. Ударили умело и сильно, так что раскололась она чисто, без мелких кусочков и пыли. Внутри грани были влажными, а внизу, в центре образовавшейся розетки, поблескивала вода.

— Он еще не совершил обратного перемещения, — тихо сказал Димитрий. — Иначе камень соединился бы. Понимаешь ли, он использовал внутреннюю силу скал, собрал ее здесь, — он погладил один из осколков — и, естественно, камень не выдержал такого напора. Это все равно, что в литровую банку попытаться вкачать целое море.

Норкаус оглядел скалы, во взгляде сквозило какое-то сожаление.

— Скалы мертвы… — сказал он. — Пока. Лавуазье поступил неразумно. Ему бы хватило и четвертой части этой силы, так нет же, он взял всю! Теперь, если мы захотим последовать за ним, нам придется искать другой источник.

— А вы знаете, куда он пошел? — спросил я.

— Нет, но скалы знают и земля знает. Ведь ты, когда идешь по влажной земле, оставляешь следы? Так и здесь.

— А силу… можно брать, откуда угодно?

— В принципе да. Но и распоряжаться ею нужно правильно: не брать слишком много, не выплескивать ее вот так. Все это травмирует…

Что «это» травмирует, Норкаус так и не сказал. Вместе этого он отправился в обход крохотного кусочка земли, ограниченного каменными стенами. Димитрий осматривал каждый кусочек поверхности, трогал руками камень и примятую траву, иногда усмехался, иногда качал головой, приговаривая что-то. Видимо, он действительно видел что-то недоступное мне. Я же вспоминал вчерашнюю феерию. И только тут до меня дошло: может быть, то зрелище тоже смогли бы увидеть только двое? Может быть, посторонний увидел бы только двух человек среди скал? Я прикрыл глаза, стараясь не концентрировать взгляд на чем бы то ни было, погрузился в мысли — и загорелись цветные пятна на камнях…

— Я вижу! — вскрикнул я от неожиданности, распахнул веки и все, естественно, исчезло.

— Что? — переспросил Норкаус, прервав осмотр.

— Вижу, — повторил я и подошел к нему. Теперь нужно повторить все… — Вот, здесь вытянутое малиновое пятно, здесь змейка какая-то, здесь ничего нет. Я вижу!

Димитрий усмехнулся.

— А теперь, — сказал он, — подними голову. Вон там солнце. Прищурь глаза. Расходящиеся во все стороны радужные лучики, да? Только не кричи «я вижу».