Божественная карусель

Операция удалась, но о ней ни мировая научная общественность, ни ты (прости Христа ради) ничего не узнали. Просто стиль моих публикаций значительно выровнялся, и все это заметили. Теперь я предпочитаю оформлять статьи сам, не прибегая к помощи подчиненных. У меня получается лучше. Однако при этом изменилась немного и моя внешность. Чуть-чуть. Пальцы стали длиннее. Жена утверждает, что у меня сменился психотип. Да я и сам уже это чувствую. В ситуациях, на которые раньше даже внимания бы не обратил, вдруг начинаю пылить, вмешиваться… И наоборот, события, немыслимые без моего участия в былые времена, теперь оставляют меня совершенно равнодушным. Собственно говоря, я ли теперь это? Я ли, Нарисон Марабуту, применил тензорное исчисление к решению биологических проблем, или все-таки это сделал Пузырев? Я ли так изящно излагаю мысли в своих последних публикациях, или это работа известного писателя? Сколько сейчас в моем теле осталось меня? Знаешь, Олег, когда я начинаю задумываться над этими вопросами, то чувствую, что потихоньку начинаю сходить с ума. Но главное не в этом!

Все сказанное только что – лишь присказка. А вот теперь сказка…

С недавних пор я почувствовал за собой слежку. Ведут меня люди Зубатого. Раз уж я это заметил, значит, работают грубо, бесцеремонно. Убежден, что их интерес связан именно с моими последними трудами. Они отследили все изменения, которые со мной произошли, и чего-то хотят… Давай, Олег, проанализируем вместе: чего? Вспомни, на мои открытия генов, отвечающих за интеллектуальную деятельность человека, не последовало никакой реакции со стороны научной общественности. Отбросим иллюзии. Это может говорить только об одном – Зубатый контролирует уже все средства научной массовой информации. За исключением меня. Потому что я – твой личный друг. Сперва зубатовцы заняли выжидательную позицию. Но теперь, когда они поняли, что обнаруженные гены интеллекта я не просто разглядываю под микроскопом, но и заменяю их в себе по своему усмотрению, установили за мной слежку. Зачем? Видимо, чтобы уничтожить. Я говорю: “Видимо”. Но если ты сейчас слушаешь эту запись, то знаешь, что не “видимо”, а наверняка. До недавнего времени они считали себя монополистами на эти знания. И уже давно используют их в интересах своего лидера – Зубатого, гений которого растет как на дрожжах – не по дням, а по часам. Его пичкают генами самых выдающихся людей земного шара. Каким Зубатый был первоначально, теперь уже определить невозможно. Я же только-только нащупал эту тропинку возможностей манипулирования генами и пока нигде не публиковал своих скромных успехов. Зубатовцы тоже держат свои достижения в секрете. Им надо успеть убрать меня до того, как я расскажу всему миру о возможностях самосовершенствования с помощью генетических пересадок. Я только приступил к оформлению соответствующих публикаций, но тучи сгущаются…

Работал я не один. Со мной было еще пять сотрудников, которые находятся в курсе всех моих дел. Их имена там же, в текстовом файле. За их судьбу я тоже беспокоюсь. Если меня уже нет, сделай все от себя зависящее, чтобы спасти этих ребят. Их, безусловно, не пощадят.

Почему не рассказал тебе все это, когда был жив? Да потому что сомневаюсь… Может быть, это так… Мания преследования? Да и вообще, ты ведь к нам приходишь отдохнуть, а не загружаться новыми проблемами… Но если меня нет, значит, все это серьезно и тебе надо предпринимать самые решительные меры.

Прости, Олег, что не делился своими сомнениями раньше. Прости, что скрывал участие в своих работах других ученых (честолюбие – страшная сила), прости, что не сумел во́время разглядеть причин феноменального развития Зубатого. Прости. Если ты меня прощаешь, положи в мой гроб голубую розу. Если нет – красную. Прощай!»

Глядя теперь на лежащее тело Нарисона Марабуту, Шевронский горько про себя констатировал: «Поздно, Нарисон, поздно. Сегодня утром мне доложили, что лаборатория хоронимого академика оказалась взорванной из-за неизвестных пока причин. По пятерым обнаруженным в горящем помещении телам проводится опознание. Никаких улик еще не обнаружено. Страшным, Нарисон, оказался грех твоего молчания. Последствия его, возможно, будут ужасны… и все-таки… и все-таки». Шевронский выбрал из огромного букета голубую розу и аккуратно положил ее у изголовья усопшего. «Думать обо всем этом я теперь буду только после выборов», – окончательно решил он.

11

За два дня до выборов в кабинет к Шевронскому почти вбежал срочно вызванный секретарь и застал шефа говорящим по телефону:

– …но ведь завтра агитация уже будет запрещена.

– …

– Что значит – по плану? Я же не слепой, мы явно проигрываем. Надо предпринимать что-то экстраординарное.

– …

– Я не знаю что. Думайте. Хотя… Слушай внимательно… сегодня во всех часовых поясах, в которых успеем, за 5 минут до полуночи организуй показ моего выступления по всем возможным каналам. Дай анонс моей речи везде, где только успеешь.

– …

– Речь я составлю сам.

– …