Божественная карусель

Конечно, Эдуарду пришлось пережить упреки жены, что он совершенно не думает о семье, что витает где-то в облаках. Отчасти испытать угрызения совести, поскольку с человеческой точки зрения она была абсолютно права. Поэтому он спустился на землю и опять не стал тратить много времени на поиски работы, устроившись ведущим химиком в научно-исследовательский центр Томского нефтехимического комбината (НИЦ). Вроде бы поначалу все шло хорошо. И заработок оказался приличный, и работа по специальности, и справлялся с ней Шустов так, что начальство было всегда довольно, но… Постепенно недовольство росло в самом Эдуарде. Он занимался не наукой, а хоздоговорами. Заработок же, сперва вполне устраивавший, оказался просто мизерным по сравнению с теми суммами, которые Шустов приносил центру своими разработками. Все попытки договориться с руководством о выплате процента вежливо, но решительно отклонялись. Претензии на должность заведующего лабораторией также поддержки не получили. Тесно было на земле Эдику, тоскливо. Никто не хотел видеть в нем птицы. Но и утвердиться среди грубой материи также не давали. Может быть, ему здесь просто не хватало любви? Может быть, терпения? Чашу этого самого терпения… Впрочем, какую там чашу, так… чашечку… переполнила процедура акционирования НИЦа. Повсюду шла приватизация, и Шустов, будучи демократом, в принципе приветствовал этот процесс, почти инфантильно веря в добропорядочность осуществляющих его. Но, как казалось Эдику, в данном конкретном случае все проводилось совершенно бесчестно.

В конце одного из рабочих дней, когда работники центра уже собирались домой и предвкушали уютный семейный вечер, дирекция объявила о проведении собрания по принятию устава акционерного общества «НИЦ». Все уныло поплелись в актовый зал, заранее настраиваясь проголосовать так, как пожелают начальники, и скорее ехать домой. Шустов же решил сопротивляться. Он был одним из немногих, кто понимал, что происходит, и единственным, кто твердо решил дать бой этому безобразию. Пусть заведомо неравный.

Поначалу в просторном актовом зале, до отказа набитом работниками НИЦа, чинно, мирно, благородно были произнесены тексты каких-то второстепенных последних приказов, объявлены благодарности некоторым работникам за добросовестный труд, кому-то даже назначены премии… И вот, как бы между прочим, стали зачитывать проект устава, за который следовало быстренько проголосовать и расходиться. Эдуард слушал очень внимательно. Разобраться на слух во всех тонкостях витиеватых фраз не мог даже этот задиристый сотрудник, но суть документа уловил верно – как он и предвидел, фактическим владельцем центра согласно уставу становился директор, хотя формально акции нового общества предполагалось раздать всем. Чувствовалось, что заместители директора и руководители подразделений с читаемым текстом знакомы и готовы голосовать «за». Возможно, они его и разрабатывали. Наверняка им что-то обещано. Им! Но не Шустову! С ним не считаются вообще! С ним! Еще недавно заставлявшим трепетать и восторгаться собою такие собрания, как это! Что ж! Теперь ему терять нечего! Если они думают, что Шустов побоится потерять это место работы, то глубоко ошибаются… Словом, когда чтение закончилось и прозвучал стандартный вопрос: «Какие будут предложения?» – Эдуард, опережая предусмотренный сценарием ответ из зала «Принять», выкрикнул:

– Вначале положено ответить на вопросы!.. А они есть! – увы, толпа загудела недовольно. Было ясно, что поддержки коллектива не будет. Всем давно хотелось домой. Что ж, биться в одиночку Шустову не привыкать. Он будет стоять до конца! Между тем докладчик – заместитель по хозяйственной части, невысокий, лысеющий сорокалетний брюнет, растерявшись, вопросительно смотрел на директора, сидящего в президиуме. Тот, сохраняя внешнее спокойствие, кивнул.

– Хорошо, пожалуйста, вопросы, – среагировал завхоз. Эдуард поднялся и, бесстрастно, как журналист на пресс-конференции, спросил:

– Скажите, пожалуйста, почему текст проекта устава не был распространен для ознакомления до собрания?

– А зачем? – искренне удивился докладчик.

– В данной ситуации, как участник собрания, вопросы здесь задаю я! – парировал Эдуард не вставая. Это был уже совсем другой тон. Наступательный. Воинствующий. Всесокрушающий. Такой дерзости никто не ожидал даже от Шустова. Контраст с предшествующей бесстрастностью был настолько силен, что безумец кожей ощутил – если не симпатии, то внимание публики он к себе приковал. Зал притих. Если раньше все просто знали, что среди них работает «тот самый», теперь услышали – он здесь. Эдик же продолжал.:

– А поскольку ответа не услышал, то повторюсь. Почему. Не ознакомили. С проектом устава. Заранее.