Божественная комедия. Чистилище

1. Наложница древнейшего Тифона,[295]
Бежав из нежных рук его, лила
Свой бледный свет с восточного балкона.[296]

4. Из дорогих каменьев вкруг чела

Сверкал венец, принявший вид холодный,
Вид твари той, чей хвост так полон зла.[297]

7. И, два шага свершив в стези восходной,

Склоняла Ночь на третьем крылья вниз,
Там, где сидел с семьей я благородной.[298]

10. Адамовых еще не снявший риз,

Я тут поник, дремотой удрученный,
В траву, где все мы пятеро сошлись.[299]

13. И в час, как петь начнет свои канцоны

Касаточка, пред утром, – может быть,
Еще твердя все прежней скорби стоны, —

16. Когда душа, порвав всех мыслей нить,

Из тела вон летит к пределам высшим,
Чтоб в сновиденьях вещий дар явить,[300] —

19. В тот час во сне я зрел с небес повисшим

Орла с златыми перьями, как свет,[301]
Готового упасть к пределам низшим.

22. Я был, казалось, там, где Ганимед,

Покинув братьев при их тщетном кличе,
Взлетел к богам в верховный их совет,[302]

25. И я подумал: знать, его обычай

Быть только здесь, и, знать, в других местах
Гнушается спускаться за добычей,[303]

28. И, покружась немного в небесах,

Как молния, в меня он громом грянул
И в мир огня умчал меня в когтях.[304]

31. И, мнилось, в огнь, как в бездну, с ним я канул,

И жег меня так сильно мнимый пыл,
Что сон исчез, и я от сна воспрянул.[305]

34. Не иначе затрепетал Ахилл[306]

И очи вкруг водил, открывши веки,
Не ведая, что с ним и где он был,

37. Когда он, сонный, матерью, в те веки,

Был на руках снесен с Хиоса в Скир,
Откуда в бой его умчали греки, —

40. Как я вздрогнул, как скоро сонный мир

Рассеялся, и, ужасом подавлен,
Я бледен стал, беспомощен и сир.

43. Но не был я моим отцом оставлен.[307]

Уж два часа, как в небе день пылал,[308]
И вниз ко взморью взор мой был направлен.[309]

46. – Не бойся! – мне владыка мой сказал:[310]

Мы в добром месте! Пусть в тебе не стынут.
Но крепнут силы здесь меж этих скал.

49. Уж ты в чистилище, и мной не кинут![311]

Смотри, утес стеной идет вокруг;
Смотри, вон вход, где тот утес раздвинут.

52. Пред самым днем, там на заре, твой дух[312]

Предался сну, и ты заснул, почия
В лугу цветов. Тогда явилась вдруг

55. Жена с небес, сказав мне: – Я Лючия![313]

Дай мне поднять уснувшего и вам
Тем облегчить тревоги путевые. —

58. Средь призраков Сорделл остался там;[314]

Она ж, подняв тебя, наверх с рассветом
Пошла, и я – за нею по пятам.

61. И, здесь сложив тебя и дивным светом

Очей сверкнув туда, где вход открыт,[315]
Исчезла вдруг, прогнав твой сон при этом.

64. Как человек, кто верой заменит

Сомнения и миром – дум тревогу,
Как скоро в лик он истину узрит,[316] —

67. Так в душу мир сходил мне понемногу:

И вот, когда все страхи улеглись,
Пошел мой вождь, и я за ним, в дорогу.[317] —

70. Читатель! Видишь, на какую высь

Вознесся я: так, если здесь одену
В блеск вымысла предмет мой, – не дивись![318]

73. Мы, приближаясь, вышли на арену

Чистилища, где в том, что мы сочли
Сперва за щель, какая делит стену,[319]

76. Увидели врата, к которым шли[320]

Три вверх ступени, разного все цвета,
С привратником, являвшимся вдали.

79. Храня молчанье, грозный, без привета.

На верхней он ступени восседал,
С лицом столь светлым, что не снес я света,

82. В руке своей он голый меч держал,

Столь лучезарный, что при виде чуда
Я всякий раз взор книзу опускал.[321]

85. – Что нужно вам? ответствуйте оттуда![322]

—Так начал он: – Кто вас привел сюда?
Подумайте, чтоб не было вам худа.[323]

88. – Жена (известны ей с небес места!)[324]

—Ответил вождь, – вселила в нас отвагу,
Сказав: Туда идите, там врата. —

91. – И да направит вас она ко благу!

Вновь начал вратарь, радостный, как день,
Идите же по ступеням ко прагу.

94. Мы подошли. И первая ступень[325]

Был чистый мрамор, столь блестящий, белый,
Что я, как был, мою в нем видел тень.

97. Вторая – камень грубый, обгорелый,

Багрово-темный, вдоль и поперек,
Надтреснувший в своей громаде целой.

100. Но третий камень, что

над тем возлег,Был красно-огненный порфир, похожий
На брызнувший из жилы алый ток.

103. На нем стопы поставил Ангел Божий,[326]

Воссев на праг, что блеском походил
На адамант. По глыбам трех подножий[327]

106. Меня по доброй воле возводил[328]

Учитель мой, сказавши: – Умиленно
Моли его, чтоб двери отворил.

109. К святым стопам припал я униженно,

Крестом грудь трижды осенив себе,
И отворить нам дверь молил смиренно.[329]

112. Концом меча он начертил семь Р

[330]Мне на челе и: – Смой, вещал мне свято,
Семь этих ран на горной той тропе.

115. Как цвет золы, как прах, что взрыт лопатой,[331]

Был цвет одежд на Ангеле. И вот,
Взяв два ключа, – из серебра и злата,

118. Из-под одежд, вложил он наперед

Ключ белый, после желтый, и – по вере
Души моей – мне отпер двери вход.

121. – Когда один из них не в полной мере

Войдет в замок, не тронет всех пружин. —
Он нам сказал, – не отопрутся двери.

124. Один ценней; зато с другим почин

Трудней, и дверь им отпереть хитрее,
Узлы же снять лишь может он один.[332]

127. Мне дал их Петр, сказав: – Впусти скорее.[333]

Чем ошибись впустить в мой вечный град,
Всех, кто припал к стопам твоим, робея.[334]

130. Тут, сильно пнув во вход священных врат:

– Сюда! – сказал, – но знайте: тот в печали
Извергнется, кто кинет взор назад.[335]

133. И вот, когда вдруг крючья завизжали[336]

На вереях громадной двери той
Из громозвучной, самой чистой стали, —

136. Не так взревел и меньший поднял вой

Утес Тарпейский, быв лишен Метелла[337]
И оскудев расхищенной казной.[338]

139. И, слыша гром, душа во мне замлела,[339]

И песнь «Te Deum», показалось мне,[340]
Торжественно запелась и гремела.

142. Что слышал я, то можно бы вполне

Сравнить лишь с тем, когда хоралы пышно
Поют под гром органа в вышине,

145. При чем нам слов то слышно, то неслышно.