Божественная комедия. Чистилище

1. Лишь мы вошли в ту дверь, к ее ж порогу
Любовь ко злу не допускает нас,
Сводя с прямой на ложную дорогу,[341]

 —

4. Как дверь, я слышал, с громом заперлась;

Но оглянись я чем, безумья полный,
Я-б оправдал мой грех на этот раз?[342]

7. В расселине скалы мы шли, безмолвны,

Где путь то вправо, то налево шел,
Как толчеёй колеблемые волны.[343]

10. – Здесь, – начал вождь, – нельзя на произвол

Идти; но надо, чтобы применялся
Наш шаг к извилинам, где путь прошел.

13. Чрез то наш ход настолько замедлялся,[344]

Что прежде стал на синие валы
Серп месяца, где в море погружался,[345]

16. Чем мы прошли сквозь то ушко иглы.[346]

Когда ж на волю вывели нас ноги
Туда, где сзади вновь слились скалы,[347] —

19. Я, став без сил, и оба мы, в тревоге

Насчет пути, вступили в край пустой,[348]
Безлюднейший, чем по степям дороги.[349]

22. Он был от мест, где смежен с пустотой,[350]

До стен из скал, скрывавших верх в эфире,
В три человечьих роста шириной.[351]

25. И, сколько мог я видеть в этом мире,

Направо ли, налево-ль взор летел,
Весь тот карниз, казалось, был не шире.

28. Там, прежде чем пошли мы, я узрел,[352]

Что весь оплот стенных его окраин
(Знать, для того, чтоб взлезть никто не смел)[353]

31. Был мраморный и дивно так изваян;

Что не тебе лишь труд сей, Поликлет,[354]
Но и природе был бы чрезвычаен.

34. Там Ангел, в мир принесший нам декрет

О мире том, его ж в веках напрасно
Ждал человек, чтоб с неба снял запрет,[355] —

37. Пред нами был, так с истиной согласно

Изваянный, столь благостный в очах,
Что предстоял, казалось, не безгласно.

40. Клянусь, имел он «Ave» на устах,[356]

Направленных к той Деве благодати,
Что дверь любви отверзла в небесах.[357]

43. Вложен в уста ей был глагол дитяти:

«Ессе Ancilla Domini», верней,[358]
Чем в воск влагают оттиск от печати.

46. -Не устремляй в один предмет очей,

Сказал Виргилий, близ меня стоявший
С той стороны; где сердце у людей.[359]

49. И, от Мадонны взор мой оторвавши,

За Ней узрел я в той же стороне.
Где был и вождь, меня к себе позвавший,

52. Другую быль на каменной стене.

И, обойдя поэта, к той картине
Я подошел, чтоб рассмотреть вполне.

55. На колеснице там влекла в долине

Чета волов божественный кивот,[360]
На ужас всем, не призванным к святыне.[361]

58. Пред ним, в семь ликов разделен, народ,[362]

Казалось, пел, и слух о гласе пенья
Твердил мне: – Нет! a взор мой: – Да, поет!

61. Так точно и о дыме всесожженья,

Там восходившем, ноздри и мой глаз
Меж да и нет вели друг с другом пренья.[363]

64. Царь-псалмопевец, сердцем веселясь,

Скакал там пред кивотом, кроткий видом,[364]
Быв и царем и не-царем за раз.[365]

67. В окне дворца являлась, пред Давидом,[366]

Жена его Мелхола, вниз глядя,
Как женщина, что не простит обидам.

70. И, от Мелхолы дальше отойдя,

Осматривать я стал другие лики,
Белевшие мне в очи близ вождя.

73. Увековечен подвиг там владыки,

Чьи доблести среди его римлян[367]
Григория подвигли в бой великий:[368]

76. То римский император был Траян,

И пред его конем, в слезах, вдовица
Рыдала в скорби от душевных ран.

79. Вкруг цезаря толпа, и ратных лица.

И всадники, и золотых орлов
Над ним по ветру веяла станица.[369]

82. Злосчастная, казалось, средь полков

– О, государь! – молила, – мщенье! мщенье!
Мой сын убит; казни его врагов!

85. И, мнилось, он в ответ: – Имей терпенье,

Пока вернусь! И та: – О цезарь мой! —
(Как человек, в ком скорбь в живом волненье) —

88. Вернешься ль ты? – A он: – Преемник мой

Исполнит долг! – Но та: – К чему указан
Другому долг, когда забыл ты свой!

91. И он на то: – Утешься; я обязан

Свой долг исполнить, прежде чем пойти:
Суд ждет меня, и жалостью я связан,[370]

94. Так Тот, Кому нет нового в пути,

Соделал зримыми все те вещанья,[371]
И чуда нам такого не найти.

97. Пока мне взор пленяли изваянья

Тех образцов смирения живых,[372]
Неоцененные Творца созданья,

100. – Смотри! Оттоль – но шаг их слишком тих![373]

Шепнул мне вождь, – толпы теней явились;
Где путь наверх, узнаем мы от них.

103. Глаза мои, хоть все еще стремились

Обозревать диковин целый полк,
Не медля тут к поэту обратились.

106. Смотри, читатель, чтоб в тебе не смолк

Глас доброго намеренья при мысли,[374]
Как тяжко здесь выплачивают долг!

109. Забудь жестокость казней, и размысли,

Что в судный день все ж кончатся они;
Зато тех мук последствия исчисли![375]

112. – Поэт, – сказал я, – то, что в вышине[376]

Там движется: мне кажутся – не тени,
Что ж именно – непостижимо мне.

115. И он на то: – Тяжелый образ пени,[377]

Сужденный им, к земле их так гнетет,
Что был и я смущен сперва не мене.

118. Вглядись же в них, и взор твой разберет,

Что там за люд под грудой камней в свалке:
Смотри, как в грудь себя там каждый бьет![378]

121. О, христиан род гордый, бедный, жалкий!

Вы, y кого так слаб духовный зрак,[379]
Что пятитесь назад стезею валкой![380]

124. Поймете ль вы, что человек – червяк,

Родившийся стать бабочкой небесной,
Когда на суд он прилетит сквозь мрак?[381]

127. Чем разум ваш кичится в жизни тесной?

Чем лучше вы неразвитых червей.
Не получивших полный вид телесный?

130. Как для подпоры крыш и галерей,

С сведенными коленами у груди,
Кронштейном служат образы людей,

133. На что глядя, в скорбь истинную люди

От мнимой той приходят: так убит[382]
Был сонм духов, мной узнанных в той груде.

136. Кто больше был, кто меньше камнем скрыт,

Смотря, какой взвален им груз на спину;
Но самый терпеливейший на вид

139. Твердил, казалось: большего не сдвину![383]