Божественная смерть Джиреллы Мартигор

Это был Джиреллин любимый отрывок писания из Песен Цепи, которым она поделилась с дядей накануне: «Чем тусклее Звезда, тем ярче ее свет и яснее тьма.»

Джирелла отворила дверь в комнату и на пороге столкнулась с боевой монахиней ростом и ширью чуть ли не с саму эту дверь. Почти все ее лицо скрывала маска кающегося, но вокруг фиолетовых глаз виднелась изрытая крошечными шрамиками грубая кожа. Из-за плеча высовывался стальной крест... - эфес и гарда меча длинной чуть ли не уже́ с саму великаншу, пристегнутого к широкой спине.

Джирелла повидала немало вооруженных стражников и солдат, с безопасного расстояния, само собой, но еще ни разу ее глазам не представал более грозный воин. И судя по дядиным словам, эта женщина - ее личный телохранитель. Покуда она обалдело глазела на свою защитницу, разинув рот, та опустилась перед ней на одно колено. И даже так пятнадцатилетняя девчонка по-прежнему смотрела в глаза воительницы снизу-вверх.

— Я сестра Вора, — обескураживающе мягко представилась женщина. — Вверяю вам на службу свою жизнь, Джирелла Мартигор, отныне и пока Матерь не призовет меня домой.

— Спасибо?!... — Джирелла не знала, что еще сказать. — Я... кхм, очень рада нашей встрече, сестра, и я принимаю твою службу.

Наступило неловкое молчание, и чуть погодя боевая монахиня его нарушила:

 — Могу я встать, мэм?

— Да-да, конечно! — Джирелла улыбнулась, воительница встала. Эта женщина - первая смертная, кто внимал всяческой ее команде, и стоило признать, что вкус такой власти скорее приходился Джирелле по душе. Ей было предначертано нести громадную ответственность, однако неплохо бы начать с чего-то маленького... или с кого-то большого, как в данном случае! — Мой дядя, должно быть, на Совете Диадемы, так может, ты захочешь составить мне компанию за завтраком?

Женщина округлила глаза и шагнула назад в кабинет, дабы пропустить Джиреллу.

— Благодарю за приглашение, мэм, но анафемам запрещено преломлять хлеб с людьми вашего положения.

У Джирелы перехватило дыхание. Анафема? Разумеется, она и раньше слышала страшилки о ведьморожденных, да даже сама парочку рассказала в монастыре, но и вообразить себе не могла, что лично повстречается с одной из этих чудовищ. А уж назначение такого создания в твои телохранители - случай немногим менее значимый неожиданных событий, в ходе которых она вдруг оказалась наследницей Ониксовой Кафедры.

— Прости... — начала было Джирелла, но боевая монахиня выставила свою мясистую ручищу.

— Молю вас, больше никогда предо мной не извиняйтесь, ни за что. Цирюльники достойно облагодетельствовали меня, если вы сразу не заметили.

— Раз уж тебе не положено со мной есть, то, догадываюсь, тебе не положено меня и прерывать. — Джирелла улыбнулась своему стражу так, чтобы та не поняла ее превратно. — Не сомневаюсь, что во многом положусь на твой опыт, сестра Вора, но опять-таки догадываюсь, я могу говорить, что угодно кому угодно, будь то искренние извинения или же нелепый приказ.

— Это... наверное, так и есть, мэм.

Джирелле показалось, что под маской женщины тоже промелькнула улыбка.

— А сказать я хотела: прости мне мое любопытство, но не могла бы ты снять маску, дабы я увидела твое лицо целиком? — Оба понимали, что это не вопрос, но боевая монахиня явно противилась этому намеку. — Я ни разу в жизни не встречала анафемы, сестра Вора, и желаю узреть, насколько же в действительности мы с вами отличны.

— Сильно, мэм, — ответила здоровячка слабым голосом.

Она откинула капюшон рясы и развязала маску. Спала черная ткань, открыв глазам сплошь изрытую лысину сестры Воры, увидев которую Джирелла втянула воздух сквозь зубы. Если бы не гротескно зарубцевавшаяся кожа, анафему можно было принять за чисторожденную. Отчего ведьморожденная казалась только еще более интригующей.

— Что... как...

Джирелла встала на цыпочки, дабы получше разглядеть особенности широкого лица женщины, без понятия, как сформулировать вопрос.

— Оперение, мэм, — произнесла боевая монахиня, не в силах встретиться с любопытствующим взглядом своей подопечной. Было ли то слабостью или уважением со стороны анафемы, но такое поведение взбудоражило Джиреллу. — Благодаря милости Падшей Матери и ее хирургов, я спасена от своего чудовищного происхождения.

— Во славу! — выдохнула Джирелла, когда анафема наклонилась ниже, дав девушке потрогать свою пупырчатую шкурку.

Ощущение было такое, все равно что водить пальцами по ощипанному цыпленку, что она проделывала в монастырской кухне. Глядя на пухлые губы и аристократический нос, она добавила:

— Хвала Падшей Матери, что ты не родилась с клювом.

— Хвала Падшей Матери, — согласилась сестра Вора. —  Но даже если б и родилась с ним, цирюльники у его всемилости самые искусные. Я знаю других с таким же недугом, а то и худшим, и тем не менее всех их исцелили перед допуском в Норы.

— Говоришь, Норы существуют?

Джирелла отдернула руку. Ей с трудом верилось, что вселяющие ужас слухи - вовсе не слухи.