— Лжет Диана. Всегда из страха и неуверенности. Я другая, могу умалчивать, но если говорю, то исключительно правду. Это касается только моих близких, и того же я требую от них, независимо от того, думают ли они «до» или «после», — Маргарет холодно взглянула на отца. — Очень надеюсь, что мне не придется тебе это повторять.
Альфреду понравилась прямота дочери, однако беспокойство не прошло.
— Но твоя внешность… я ее вижу, ты действительно другая.
— Красота Пандоры иллюзорна, ее видят все, кроме меня.
— Кто этот Дионис Парва? Что ему было нужно от тебя?
— Он предложил мне найти то, что спрятано, дал подсказки, пообещал награду и заплатил иллюзорный аванс. Все это похоже на мошенничество или даже на попытку сделать из меня комнатную собачку. Не волнуйся, я справлюсь, но от помощи не откажусь. Мне надо узнать побольше об этом мужчине. На вид ему лет тридцать, красивый, темноволосый, одет со вкусом, дорого, на левой руке кольцо с каплевидным рубином; умен, эрудирован, красноречив, с хорошими манерами, слегка театральными, но это его не портит.
— Какую награду он тебе обещал?
— Что может пообещать амбициозной девушке тип, смахивающий на Мефистофеля? Разумеется, красоту, корону, привилегии… — она помолчала, глядя на дорожное полотно, устремленное в перспективу. — Оставим это. Я еще не выяснила все, что мне нужно, поэтому не приняла никаких решений.
— Значит, Дионис Парва… Чем еще я могу быть тебе полезным?
— Помоги разобраться в наших семейных тайнах. Расскажи о своем сне.
Альфред взглянул на часы и этим выдал свое нежелание пускаться в длинный рассказ, но отказывать в просьбе дочери ему тоже не хотелось.
— Это было в ночь на первое мая, в мой тридцать четвертый день рождения. Из сна я узнал, что в одной дочери получу двух — божественную жемчужину из воды и огня.
— На латыни имя Дианы означает «божественная», а моё переводится с греческого как «жемчужина», — с интересом заметила Маргарет. — Получается, что имена дочерей были предсказаны тебе во сне.
— Чтобы понять это, мне понадобился не один год.
— Значит, ты родился в Вальпургиеву ночь. Интересно.
— Ты и на это обратила внимание, — Альфред качнул головой, отдавая должное прозорливости дочери. — Мой отец полагал, что сны говорят образами — особым языком, на котором бесконечность общается с душами людей. В ее речах нет места для лжи и суетных мелочей. Бездна всегда вещает о главном… — он вдруг вспомнил совет матери насчет откровенности. — Знаешь, я, пожалуй, расскажу тебе о моем сне подробно, так что приготовься слушать, это будет долго.
Глава 14. Лунная серенада
Альфред вел машину и рассказывал дочери о сне, который привиделся ему до ее рождения. Он начал с того момента, как почувствовал себя в шкуре зверя, и продолжил до самого конца, не утаив ничего, в том числе и напутствие черной тени.
Маргарет слушала не перебивая, иногда закрывала глаза, будто представляя себе то, что привиделось отцу. Когда он закончил, она долго молчала.
— Красивая и сильная женщина, ее мерзкая свита из мелких и крупных грехов, обнаженный танец, буйная сексуальность, дитя в огне, черная лента на талии, бессилие ее избранника в деле зачатия — как следствие бесплодия ее самой… все это атрибуты Лилит в коллективном мужском сознании. На ней висит ярлык «убивающая младенцев». В переводе с аллегорического это называется абортом.
— Твоя бабушка полагает, что ты моя нерожденная дочь.
— О, про меня уже сложили городские легенды! А что в них сказано о знаке на теле малышки? Как он выглядел?
— Как число 69 или две спирали, закрученные друг в друга. Найди маркер и листок бумаги в бардачке. Остановимся, нарисую. Что еще привлекло твое внимание?
— Вальпургиева ночь — это время сбора ведьм на шабаш у костра… — Маргарет вдруг вспомнила слова Диониса Парвы и невольно произнесла их вслух: — …числа неразборчивы, за ними костры и пляски ночных теней.
— О чем ты?
— Пока не знаю, — отмахнулась она. — Первое мая, это еще и день христианской святой Вальбурги Хайденхаймской. Улавливаешь двойственность?
— Святая и ведьмы… странный салат.
— Если говорить о религии… скорее всего, папа Адриан Второй следовал политической аксиоме «Не можешь запретить — разреши, но под своей вывеской», поэтому намеренно канонизировал Вальбургу в день языческого праздника Весны. Это религиозный плагиат, та же история, что с Венерой, тут важно другое. Твой сон похож на миф о двух дочерях; одна из них святая, другая проклятая. Здесь и антураж противоположностей — ночь ведьмовских шабашей и день христианской святой. Тут как бы дополнительный вес для убеждения, ведь сны в Вальпургиеву ночь считаются вещими. С одной стороны, это можно списать на мистику, с другой — похоже на сценарий, режиссерский замысел. Манипуляцию, если угодно. Скажи, твой сон повлиял на какое-то важное решение?
Альфред вновь кивнул, не отрывая взгляда от дороги:
— Повлиял, но эта тема пока закрыта.