Божественное пламя

Вверх по холму, над розовыми домами Херонеи, в десятом ряду афинских войск стоял Демосфен со своим отрядом. Юноши удерживали линию фронта, за ними стояли самые сильные мужчины средних лет. По всей своей ширине ряды то подавались, то выпрямлялись, как тело человека, усиленно работающего одной правой рукой. День становился жарким. Казалось, что они стоят, раскачиваются и смотрят вниз часами; сердце от беспокойства ныло, как больной зуб. Впереди падали люди с раздробленной грудью, вырванными копьем внутренностями; дрожь проходила по всем рядам, отдаваясь в теле Демосфена. Сколько уже пало, сколько рядов осталось между ним и этой бойней? «Мне бы не следовало быть здесь, я обкрадываю город, рискуя своей жизнью. Ряды сражающихся ринулись вперед, второй раз за короткое время; без сомнения, враг теперь отступал. Еще девять рядов между ними и сарисами, а македонцы дрогнули. Небезызвестно вам, граждане Афин, что я нес щит и копье на полях Херонеи, ни во что не ставя свою жизнь и деяния, хотя некоторые и назовут их важными; и действительно, вы могли бы упрекнуть меня, что, рискуя своей жизнью, я создаю угрозу для вашего благополучия… Сдавленный крик боли донесся из первых рядов. Граждане Афин…»

Рев битвы переменился. Восторженный вопль огнем побежал по рядам. Афиняне двинулись вперед, уже не толчками, но набирая силу, не останавливаясь. Враг отступал! Слава Марафона, Саламина, Платей вспыхнула перед его глазами. «На Македонию!» — визжали впереди. Он побежал с остальными, выкрикивая высоким резким голосом: «Схватите Филиппа! Возьмите его живым!» Тирана в цепях проведут по Агоре; после этого его заставят говорить, назвать каждого предателя. На Акрополе, рядом с Гармодием и Аристогитоном, появится новая статуя: ДЕМОСФЕН ОСВОБОДИТЕЛЬ. Он кричал тем, кто мог бежать быстрее: «На Македонию! Возьмите его живым!» Торопясь в гущу событий, он спотыкался о тела юношей, павших в первых рядах.

Феаген Фиванский, верховный полководец союзной армии, направил лошадь к столпотворению в центре. По цепи неслись истошные крики, слишком искажающие правду, чтобы быть полезными. Вот наконец и один из его собственных посыльных. Македонцы, сообщил он, действительно отступают.

«Как? — спросил Феаген. — Беспорядочно?» — «В полном порядке, но довольно быстро. Они уже отошли за высоты справа, афиняне их преследуют». — «Преследуют? Что? Они оставили свои позиции, не получив приказа?» — «Ну, по приказу или нет, но они уже на равнине; они гонятся за самим царем».

Феаген, выругавшись, ударил себя кулаком по бедру. Филипп! Глупцы, ненадежные, безначальные, тщеславные афинские глупцы. Что станется с фронтом наверху? Там, должно быть, брешь величиной с ипподром. Он отправил гонца с приказом заполнить все дыры и прикрыть левый фланг. Во всех остальных местах — ни малейшего признака отступления, враги дерутся еще ожесточеннее прежнего.

Военачальник коринфян получил приказ. Наилучшим образом защитить фланг можно, лишь поднявшись на надежное возвышение, где стояли афиняне. Ахейцы, чувствуя себя лишенными прикрытия, потянулись за коринфянами. Феаген развернул собственное войско. Пусть афинские бумагомараки увидят, как выглядят настоящие солдаты. На почетном правом фланге перестроился Священный Отряд: быстро, точно, попарно.

Феаген оглядел длинную мечущуюся цепь людей, ослабевшую, не защищенную с одного конца. Перед ним, высотой с настоящие деревья, вздымался густой лес сарис, не давая рассмотреть тыл врага. Из-за них, да еще из-за облака пыли ничего не было видно. Мысль ужалила его, как судорога в груди. Ни слова о юном Александре. Где он? С гарнизоном в Фокиде? Незамеченным трется в рядах копьеносцев? Да, когда железо поплывет. Тогда где?

Внезапное затишье, почти безмолвие по сравнению с предшествующим шумом, сковало ряды македонцев: тяжелое спокойствие природы в минуту перед землетрясением. Потом фаланга отшатнулась в сторону, шумно, но слаженно, как чудовищная дверь.

Она осталась открытой. Фиванцы не двинулись, ожидая тех, кто должен был из нее выйти. Священный Отряд, прежде чем замкнуть линию щитов и поднять копья, выстроился попарно, раз и навсегда.

На стерне, среди растоптанных маков, Александр поднял руку с мечом, выкрикивая первые слова пеана.

Сильный раскатистый голос, выучки Эпикрата, пронесся по рядам всадников. Они подхватили пеан, слова в своем полете стали неразличимы, превратившись в свирепый крик стаи дерущихся ястребов. Крик этот подстегнул лошадей сильнее любых шпор. Еще прежде, чем ила показалась глазу, фиванцы почувствовали, как трясется от конского топота земля.

Оглядывая своих людей, как пастух на горной тропе оглядывает стадо, Филипп ожидал новостей.

Македонцы отступали: угрюмо, осторожно, борясь за каждую пядь земли. Филипп объезжал ряды, отдавая приказы, указывая наилучшее направление. «Кто бы в это поверил, — думал он. — Был бы жив Ификрат или Хабрий… Но сейчас полководцев назначают ораторы. Что же, что же. Поколение…» Прикрыв глаза ладонью, он испытующе смотрел на свою армию. Атака началась; большего он не знал.