Божественное пламя

Его одежду сменил домотканый хитон, грубый для кожи и лишенный украшений, — такие носили и царские сыновья в Спарте. Приближалась осень, погода становилась все холоднее и холоднее; он закалился, обходясь без плаща. Все время в движении, чтобы согреться, он испытывал еще более сильный голод, но еды получал немногим больше.

Леонид видел, что ему повинуются угрюмо, без жалоб, но с постоянным нескрываемым негодованием. Было слишком очевидно, что он сам и его режим стали ненавистным тяжелым испытанием, которое мальчик выносил ради матери, подавляя свою гордость. Леонид чувствовал себя неловко, но не мог разрушить выросшую стену. Он был из тех людей, в которых однажды принятая роль отца начисто стирает все воспоминания детства. Его собственные сыновья могли бы сказать ему об этом, если бы они вообще что-либо сказали. Он исполнял свои обязанности по отношению к мальчику и считал, что никто не смог бы исполнить их лучше.

Начались уроки греческого. Вскоре выяснилось, что на самом деле Александр говорит достаточно бегло. Язык ему просто не нравился. Сущий позор, сказал ему ментор. Он бойко отвечал на вопросы, вскоре выучился писать, но не мог дождаться того момента, когда, покинув классную комнату, сможет перейти на свободный македонский и арго фаланги. Когда он понял, что придется говорить по-гречески целый день, он с трудом этому поверил. Даже рабы могли пользоваться родным языком, разговаривая между собой.

Он получал передышки. Для Олимпиады северное наречие было не подвергнувшимся порче наследством героев, греческий — вырождающимся местным говором. Царица говорила на нем с греками, — из любезности к низшим, и только с ними. У Леонида были общественные обязанности, и на время, когда он был занят, пленник вырывался на свободу. Если, сбежав из тюрьмы, он успевал в казармы ко времени обеда, с ним всегда делились похлебкой.

Верховая езда осталась в числе удовольствий, но вскоре он лишился своего излюбленного спутника, молодого воина из гетайров, которого привычно поцеловал, когда юноша помогал ему спешиться. Леонид наблюдал, стоя во дворе конюшни. Подчинившись приказанию отойти и видя, как его друг, вспыхнув, покраснел, мальчик решил, что рубикон перейден. Он вернулся назад и встал между ними:

— Я первый поцеловал его. И он никогда не пытался поиметь меня.

Он воспользовался казарменным выражением, не зная другого. После зловещего молчания Леонид потащил его домой. В классной комнате, все так же безмолвно, он выпорол его.

Он устраивал гораздо худшие порки своим сыновьям. Высокое положение Александра и Олимпиады предъявляли свои требования. Но это было наказание для мальчика, а не для ребенка. Леонид не признавался самому себе, что ожидал подобного случая, желая посмотреть, как воспримет экзекуцию его питомец.

Он не услышал ничего, кроме звука ударов. В конце он хотел перевернуть мальчика и заглянуть ему в лицо, но тот его опередил. Ожидавший либо спартанской стойкости, либо жалоб, Леонид встретился со взглядом сухих расширенных глаз; бледный ободок вокруг огромных черных зрачков, плотно сжатые белые губы, раздувшиеся ноздри — нескрываемая ярость, сгущенная молчанием, словно бушующее в сердцевине горна пламя. На мгновение Леонид ощутил подлинную угрозу.

Единственный среди живущих в Пелле, он видел Олимпиаду ребенком. Но она взвивалась сразу же, выставив ногти; лицо ее няни было покрыто шрамами. Сдержанный гнев мальчика был иного рода. Леонид едва ли не страшился, что он может прорваться.

Его первым движением было взять Александра за шиворот и вытрясти из него это открытое неповиновение. Но каким бы ограниченным человеком Леонид ни был, в нем жило напряженное чувство собственного достоинства. Кроме того, он был призван сюда, чтобы воспитывать готового к битвам царя Македонии, а не укрощать раба. Мальчик, по крайней мере, умел владеть собой.

— Молчание солдата. Мне приятен тот, кто в состоянии выносить боль ран. Никаких занятий на сегодня.

Он получил в ответ взгляд, в котором читалось невольное уважение к заклятому врагу. Когда мальчик выходил, Леонид увидел кровавые полосы на спине его домотканого хитона. В Спарте это было бы безделицей, и все же он сожалел о своей чрезмерной жестокости.

Мальчик ничего не сказал матери, но та обнаружила рубцы. В комнате, где они делились многими тайнами, она со слезами обняла сына, и вскоре они плакали вместе. Александр перестал первым; подошел к очагу и, сдвинув камень, вытащил восковую куколку, которую уже видел в тайнике. Он хотел, чтобы мать заколдовала Леонида. Олимпиада быстро выхватила фигурку у него из рук, сказав, что он не должен до нее дотрагиваться и, кроме того, фигурки вовсе не для этого. Фаллос куколки был пронзен длинным шипом, но на Филиппа колдовство не действовало, несмотря на многократные попытки. Олимпиада не знала, что ребенок за ней наблюдал.