Божественное пламя

Инстинкт сделал его наблюдательным, уроки матери слишком хорошо врезались в память. Он мог сказать, из-за чего она сердится на отца, по одному взгляду, он предугадывал ее следующее движение, он едва ли не мог угадать, на что она рассердится завтра. Войдя в ее отсутствие в ее комнаты, он увидел разложенное парадное платье. Ожидалось новое кровопролитное сражение, но этим война не кончится. Ему вспомнился обожаемый Ксенофонт, который, попав в персидскую ловушку, решил нанести упреждающий удар.

Чтобы его действия не были истолкованы Олимпиадой как дерзкая или даже непристойная выходка, он принял все предосторожности. Он отправился к Антипатру, правившему Македонией в отсутствие царя Филиппа, и попросил сопровождать его. Антипатр был непоколебим в своей преданности царю. Он радовался в душе такому обороту дела, но был не настолько глуп, чтобы это показать. Теперь он, официальный представитель власти, тоже стоял на пристани.

Философ оказался худым невысоким человечком, о котором нельзя было сказать, что он непропорционально сложен, — и все же первый взгляд видел одну только голову, как если бы она составляла все существо Аристотеля, сосредоточенное под широким шишковатым лбом: сосуд, слишком тесный для своего содержимого. Маленькие сверлящие глазки без страха и предосуждения впивались во все, что попадало в поле их зрения. Рот был плотно сжат, аккуратная бородка коротко подстрижена, а корни редеющих волос выглядели так, словно даже им мощно напирающий мозг не пожелал оставить крохотного пространства под коркой черепа.

Он был одет на ионийский манер, тщательно и не без элегантности, на руке блестело несколько хороших перстней. Афиняне сочли бы его фатоватым, в Македонии он показался образцом хорошего вкуса, избежавшего как вычурности, так и показного аскетизма. Александр, стоя у сходней, с улыбкой подал ему руку. Когда философ улыбнулся в ответ, стало ясно, что это самое большее, на что он способен, и вряд ли кому-нибудь удавалось или удастся увидеть его надрывающимся от смеха. Но он выглядел как человек, умеющий отвечать на вопросы.

Красота, думал философ, дар богов. И к тому же облагороженная умом, живым беспокойным духом. Бедный обреченный Платон, с его тщетной ставкой на Сиракузы! Здесь бы его не подстерегало разочарование. В любом случае, он позаботится о том, чтобы новости дошли до Спевсиппа.

Формальности были совершены, наследник представил гостю свою свиту. Аристотелю подвели лошадь, слуга подсадил его, — по обычаю персов. Проследив, чтобы все это было сделано, Александр отвернулся к мальчику повыше, державшему руку на недоуздке роскошного боевого коня, черного с белой звездой. Пока длилась церемония приветствий, очевидно тягостная для животного, Аристотель все время ощущал его беспокойство, даже раздражение, и теперь был удивлен беспечностью, с которой юноша его отпустил. Конь потрусил прямо к Александру. Изящная голова ткнулась мальчику в волосы за ухом. Александр похлопал коня по шее, что-то ласково пробормотал. Осторожно, с изумляющим достоинством конь присел, опустив круп, подождал, пока Александр усядется, и только по знаку, поданному легким прикосновением пальца, встал. На какую-то секунду мальчик и животное показались двумя посвященными, обменявшимися на глазах профанов известным только им могущественным заклинанием.

Но философ быстро отогнал прочь неуместную фантазию. В природе нет тайн, только факты, которые должны быть точно описаны и проанализированы. Следуй во всем этой главнейшей заповеди — и никогда не собьешься с пути истины.

Источник Мьезы был посвящен музам. В домашнем фонтане, таком же старом, как сам дом, его воды срывались сверху гулкими каплями, чтобы ясно журчать между камней во впадине внизу, прорытой самим родником и заросшей папоротником. Темная стеклянная поверхность воды отражала солнечные лучи. Здесь было приятно купаться.

В ручейках и проложенных через сад акведуках искрящийся под солнцем поток то дробился на множество тонких струй, то разбивался маленькими водопадами. Повсюду росли рябины, лавровые и миртовые деревья, в густых зарослях сорняков за оградой ухоженного сада виднелись искривленные стволы старых яблонь и дичков, по-прежнему зацветавших весной. Расчищенные лужайки были уложены нежным зеленым дерном. От дома, выкрашенного в розовый цвет, разбегались дорожки, которые то плутали по саду, то огибали какую-нибудь скалу, усеянную маленькими живучими горными цветами, то поднимались, то спускались уступами, пересекали деревянный мост или неожиданно выводили к каменной скамье на поляне, откуда открывался чудесный вид. Летом леса в горах оплетались огромными дикими розами — это был дар нимф Мидасу; ночная роса была наполнена острым благоуханием.

В утренних сумерках, до начала дневных занятий в Школе, мальчики выезжали охотиться. Они расставляли силки перед норами зайцев и кроликов. Среди деревьев запахи были влажными и насыщенными, там пахло мхом и папоротниками, тогда как на открытых солнцу склонах от земли поднимались пряные ароматы цветущих трав.