Божественное вмешательство

— Ты был прав, — с горькой усмешкой Пирр посмотрел на соратника, — Эта земля — обитель зла для эпиротов. Тут Арес собирает жертву из героев. — Киней, оскорбленный поведением Мастамы, не позволившему ему проявить свой талант дипломата, настроенный на войну с тусками, понял, что произошло нечто, от чего Пирр, одержавший победу, теперь грустит. Он промолчал, сдерживая себя. Пирр не стал томить лучшего из своих полководцев ожиданием, — Самниты вот-вот покинут нас. Они просят помощи против кельтов, разоряющих их города. Если мы не поспешим, то и Тарент вскоре будет атакован варварами. Наверное, туски договорились со своими извечными врагами. Поэтому ты, мой друг и не смог добиться мира.

Военачальники Пирра совещались не долго. Они решили вернуться к Таренту и оказать помощь самнитам.

Часть восьмая Новейшая история

Глава 30

Тридцатитысячное кельтское ополчение к моему удивлению походило на армию. И обоз имелся и вожди. Они пришли с дарами, и как мне показалось, рассчитывали на мою благосклонность. Если быть точнее, то каждый из них верил, что к концу похода бренн обязательно возвысит именно его за проявленные в боях отвагу и доблесть. Самому старшему из них было не больше двадцати пяти. Позже я обратил внимание, что и охотники — галлы по большей мере были молодыми.

Когда Вудель доложил о том, что ополчение подошло к Мельпуму и вожди просят встречи, я находился не в самом лучшем расположении духа. Но стоило вошедшим проявить почтение своему бренну и богатое подношение, положенное к моим ногам, сверкающее желтым цветом приятно отразились на самоощущении: «Эти бездельники решили заняться делом! Да они готовы еще и оплатить организацию!», — ну как можно не порадоваться такому подарку! Ведь еще вчера мое воображение рисовало толпу оборванцев, «пушечное мясо» с которым не то, что победить, но и дойти к месту сражения представлялось не просто.

В пути к Аррецию, молодые кельтские вожди старались во всем походить на моих дружинников, да и рядовые воины ведь не слепыми были.

Отправив Афросиба с золотым обозом назад, в столицу, я, потирая руки, пребывал в предвкушении великих дел. Правда, не долго. Ровно до того момента, как, войдя в базилику Перузии, увидел там консула Мастаму Старшего и восседающую рядом Спуринию.

И грустно и стыдно. Давно я не переживал столь неприятные ощущения. Да и обидно стало, что за мою помощь Этрурии Мастама выкатил такую подставу. Смотрю на первую жену и гадаю, чего ожидать от этой встречи? А консул — само радушие:

— Аве Алексиус! — Приветствует, резво соскакивая со стула и стремительно сокращая расстояние, раскрывает объятия. Обнялись как старые друзья.

— Аве Консул, — отвечаю. Замечаю, как вытянулись лица у сопровождающих меня воинов. Благо, что хоть они не станут требовать объяснений. Я все же их бренн. А шельмец Мастама, подводит меня к Спуринии и самодовольно, будто и правда приложил к тому титанические усилия, докладывает:

— Богам угодно было испытать тебя, но твои друзья смогли защитить самое дорогое, что у тебя есть — жену и сына. — Спуриния щелкает перстами и незамеченная мной рабыня, скромно стоящая у терракотовой колонны, подталкивает ко мне ребенка. Мальчугану не потребовалось какого либо ускорения с ее стороны. Он знал кто я. С криком: «Папа!», — малыш побежал, и мне ничего не оставалось, как обнять это маленькое чудо. Сердце дрогнуло. Этот парень, каким то образом тут же стал дорог мне не менее, чем оставленная в Мельпуме дочь.

Держу на руках сына, сдерживаю наворачивающиеся на глаза слезы, а безжалостный ум напоминает, что все происходящее не к месту и может повредить моей репутации у кельтов. Оглядываюсь на Вуделя. Слава Богам, вижу совершенно идиотскую улыбку умиления происходящему на его простодушном лице. В той или иной мере придерживаются того же настроя и другие галлы. В общем, радуются за своего бренна. Беру себя в руки и отвечаю Мастаме:

— Моя благодарность друзьям, — делаю многозначительную паузу и лишь после того, как консул, смутившись, отвел взгляд, продолжаю, — больше, чем я смогу сделать. Но, узнав об угрозе государству и народу, я не мог остаться равнодушным. У Перузии стоит лагерем тридцатипятитысячная армия, собранная мной, что бы остановить врагов Этрурии.

— Об этом, славный Алексиус из рода Спурина мы поговорим завтра, а сейчас я оставлю тебя наедине с семьей, — отвечает Мастама и, пожав мне предплечье, уходит, оставляя меня в некотором недоумении. — «Старый интриган! Что ты приготовил для меня на завтра?», — даже если бы я и захотел спросить его об этом прямо, то не успел бы, настолько быстро консул покинул базилику. За ним из здания вышли солдаты и рабы.