Божественное вмешательство

— На месте стратегов Карфагена я сам так бы и поступил. Воевать с греческими полисами выгодно. К тому же всегда можно сказать, что эта война на благо Этрурии с ее давнишним врагом и даже за это обязать сенат долгами. А вскоре и истребовать. Когда отцы народа начнут роптать, у Карфагена появиться повод силой заполучить то, на что сами обязывали. — Почему-то Мариус сразу признал, что такое развитие событий вполне возможно и поначалу готов был рассказать Алексиусу о замыслах отца. Но Алексиус продолжил размышлять и Мариус снова засомневался. — А может все произойти и подругому. Карфаген будет, как и раньше торговать, основывать новые колонии, но поверь, рано или поздно Этрурии придется либо стать зависимой во всех отношениях от финикийцев, либо победить в тяжелой войне.

— Рано или поздно все мы умрем. Но это не значит, что завтра нужно написать завещание и уйти из жизни с помощью гладиуса! — Алексиус не понял или не захотел понять. Он осушил до дна кубок и закивал головой, бормоча:

— Рано или поздно все мы умрем. Это так.

Мариус посмотрел на широкую спину Алексиуса, непринужденно болтающего на галльском со своим ближником и решил, что если Пирр примет условия мира, то расстроить сделку все одно будет невозможным. У отца не будет повода для упреков. Но уж точно, если боги предоставят шанс каким-нибудь образом повлиять на события, тогда он — консул Этрурии сделает все возможное, что бы примирение не состоялось.

Подойдя к Беневенту, союзные армии стали лагерем и отправили разведчиков к Таренту. Вестей от них долго ждать не пришлось. Они обнаружили армию Пирра в двух днях от Беневента. «Завтра или послезавтра все решиться само по себе», — подумал Мариус, и что бы его солдаты не бездельничали, приказал выкопать вокруг лагеря ров. Союзники же, вообще не позаботились об укреплении своего лагеря, ограничившись тем, что распрягли повозки и поставили их в круг.

Когда я узнал, что завтра снова увижу Пирра и его армию, то, прежде всего, решил, что лучше приготовиться к сражению, чем рассчитывать на успех миссии молодого правителя Беневента. Разведчики сообщили, что у Пирра около пятидесяти тысяч солдат, несколько больше, чем у меня, но это обстоятельство тревоги не вызвало. Любуясь крепостью Мариуса, я решил, что сражение, если и состоится, то у укрепленного лагеря тусков.

Пеших дружинников я отправил в лагерь к Мариусу, а тяжелую кавалерию и сенонов решил использовать по обстоятельствам.

Пирр появился к обеду. А еще раньше я увидел столб пыли, известивший о приближении его армии.

Мы стояли на холмах и отсюда Беневент видели как на ладони. Пирр подошел к городу и какая-то часть его армии вошла в гостеприимно распахнутые ворота. Оставшиеся снаружи солдаты разместились у стен. Я счел это хорошим знаком.

Ближе к вечеру, когда Люцетий почти скрылся за горизонт, в Беневенте заиграли флейтисты, ворота города открылись и мы увидели всадников в праздничных одеждах.

Я закричал: «Пирр идет с миром!», — мое волнение тут же передалось сподвижникам. Мы бросились в палатки облачиться в одежды соответствующие моменту.

Встреча состоялась вблизи лагеря этрусков. Какое то неприятное чувство опустилось на грудь, и я понял от чего — Мариуса Мастамы и его командиров не было с нами.

— Вудель! — Кричу, предчувствуя беду.

— Бренн?! — Слава Богам, мой верный Вудель как и всегда рядом. Молюсь, как умею прежде, чем отдаю приказ:

— Выведи дружину из лагеря тусков и поставь стеной между нами. Стой! Возьми с собой кого-нибудь, будь осторожен. — Вудель ускакал, взяв, в сопровождающие не больше десятка воинов. Молоточками в висках стучит одна единственная мысль: «Если Мариус предаст меня, камня на камне от Этрурии не оставлю». Спешить уже не вижу смысла. Подъезжаю к Бритомарию.

— Прости друг, что прошу тебя об этом сейчас, — улыбающийся Бритомарий, услышав меня, становиться серьезным.

— Что случилось, бренн Алатал?

— Скачи к своим воинам. Лучше я ошибусь, но уберегу всех нас от позора. — Теперь Бритомарий хмурится. — Если туски попытаются выйти из лагеря, атакуй их без сомнений. — Лицо вождя сенонов проясняется. Не пойму, что так обрадовало его, но с диким свистом он сорвался с места и поскакал к своим воинам. Снова сомнения одолевают меня. Решив, что я и так достаточно сделал, вручаю свою судьбу Богам и, умиротворившись таким решением, еду на встречу с Пирром.

Пирр с мальчиком Понтием выехал мне навстречу. Он произнес что-то с пафосом, Понтий переводит:

— Приветствую мудрого царя галлов, — склоняю голову в приветствии. Пирр заговорил снова, — Боги услышали меня, и мир предложенный этрускам теперь стал возможен, — переводит Понтий.

— Это так, — отвечаю, — Согласен ли ты, взять в жены Спуринию из рода Спуринна?

— Я размышлял об этом и решил, что тому нет препятствий. — После того, как Понтий перевел, в разговоре возникла напряженная пауза. По правде сказать, я растерялся, мое вдохновение исчерпалось, не знаю, что предпринять дальше. Выручил Понтий.