Божественные соперники

Я хочу знать о тебе все, Айрис.

Хочу знать о твоих надеждах и мечтах. Хочу знать, что тебя раздражает и что вызывает улыбку, что заставляет смеяться и чего ты хочешь больше всего на свете.

Но, наверное, еще сильнее… я хочу, чтобы ты узнала, кто я.

Если бы ты видела меня сейчас, как я это печатаю… ты бы улыбалась. Нет, ты бы рассмеялась, если бы увидела, как у меня трясутся руки, потому что я хочу все сделать правильно. Хотел сделать правильно еще много недель назад, но, по правде говоря, не знал как и переживал о том, что ты можешь подумать.

Странно, не правда ли, как быстро может измениться жизнь? Как какая-то мелочь вроде напечатанного письма может открыть дверь, которую никогда не видел. Создать возвышенную связь. Перевести через божественный порог. Но есть еще кое-что, что я должен сказать тебе в этот момент, когда мое сердце бешено бьется, и я умоляю тебя прийти и усмирить его. Вот что: твои письма стали для меня светом, на который я пошел. Твои слова – величайший пир, которым я кормился в дни, когда голодал.

Я люблю тебя, Айрис.

И я хочу, чтобы ты увидела меня. Хочу, чтобы узнала. Сквозь дым, огни и километры, которые когда-то лежали между нами.

Ты видишь меня?

– К.

Она опустила письмо, но не сводила глаз с напечатанных слов Карвера.

«Какой синоним для слова «величайший»?» Роман когда-то задал такой вопрос из окна второго этажа. Словно принц, заточенный в замке.

«Божественный», – ворчливо ответила она снизу, поливая огород. «Возвышенный», – предложила Этти, полагая, что он пишет о богах.

Сердце заколотилось. Девушка перечитывала письмо Карвера – «Я люблю тебя, Айрис», – пока слова не начали сливаться, а глаза переполнили внезапные слезы.

– Нет, – прошептала она. – Не может быть. Это просто совпадение.

Но она была не из тех, кто верит в совпадения. Она перевела взгляд на сумку Романа на полу. После ранения он настаивал, чтобы она взяла ее. Она слышала, как наяву, его голос:

«Айрис, моя сумка. Мне нужно… нужна моя сумка. Там кое-что… Я хочу, чтобы ты…»

Мир замер.

В ушах заревело, как будто она только что просидела час под артиллерийским обстрелом.

Письмо Карвера выскользнуло из рук, и Айрис направилась к сумке Романа. Засохшая грязь посыпалась дождем, когда девушка подняла ее. У Айрис ушла минута, чтобы расстегнуть ее. Пальцы заледенели и не слушались. Наконец она открыла сумку и перевернула.

И оттуда посыпалось содержимое.

Шерстяное одеяло, несколько консервных банок с овощами и маринованными фруктами. Блокнот, исписанный его почерком. Ручки. Запасные носки. И бумага. Так много листков бумаги. Они порхали, оседая на пол, как снег. Страница за страницей, смятые и сложенные, все с напечатанным текстом.

Айрис уставилась на бумагу под ногами.

Она поняла, что это. Поняла, когда, выронив сумку, опустилась на колени и подобрала листки.

Это были ее письма.

Ее слова.

Первые были напечатаны Форесту, а остальные – человеку, которого она знала как Карвера.

Айрис начала их перечитывать, и ее затопили эмоции. Слова жалили, словно это не она печатала их, сидя на полу в своей прежней комнате, одинокая, встревоженная и сердитая.

«Я желаю, чтобы ты был трусом ради меня, ради мамы. Желаю, чтобы сложил оружие и разорвал клятву верности богине, которая призвала тебя. Желаю, чтобы ты вернулся к нам».

Она думала, что Карвер выбросил самые первые письма. Она просила переслать их обратно, а он сообщил, что это невозможно.

Что ж, теперь она знала, что он лгал. Потому что они были здесь. Они все были здесь, помятые, будто их перечитывали много раз.

Айрис прекратила читать. Глаза горели.

Карвер – это Роман Китт.