Божественные тайны сестричек Я-Я

— Зовите кого хотите, сестра, — отмахнулась Женевьева, беря Виви за руку. — Но Виви едет с нами домой.

— Немедленно отпустите это дитя, — потребовала монахиня, но Женевьева уже уводила Виви.

— Отпустите Джоан! — повторила мать-настоятельница.

— Ее зовут не Джоан, — сообщила Тинси, — а Виви.

Женевьева решительно шагала по длинному темному коридору. Виви слышала шаги бежавшей за ними матери-настоятельницы, шорох ее одежд. Наконец монахиня настигла их и протянула руку, чтобы вырвать девочку у Женевьевы. Страх Виви был так силен, что даже во рту ощущался его вкус. Так силен, что она немного подпустила в позаимствованные у сестры Соланж широкие трусики.

Но Женевьева легко отбила руку настоятельницы. Та пошатнулась, и когда Виви оглянулась, эта женщина с неуклюже торчавшим во все стороны покрывалом показалась ей хитрым черным стервятником.

— Я ответственна за спасение души этой девочки! — взвизгнула монахиня.

— Повезет, если сумеете спасти свою, — усмехнулась Женевьева. — А сейчас прочь с дороги! Убирайтесь!

Одной рукой она обняла Виви, другой — дочь, и все трое быстро вышли из здания и, спустившись с крыльца, остановились у «паккарда». Женевьева села за руль, Тинси толкнула подругу на переднее сиденье, а сама влезла на заднее. Мотор взревел, машина помчалась прочь, и никто не оглянулся на здание академии.

По-прежнему сжимая подушку Дилии, Виви принюхалась. Ей показалось, что она различает аромат апельсинов, еловых игл и креветок, кипящих в большом железном котле. Показалось, что пахнет октябрем в Луизиане во время сбора хлопка в прохладные пятничные ночи. Показалось, что пахнет жизнью.

Она словно впервые увидела платье Тинси, надетое под жакет цвета сливы. То самое, из гранатового трикотажа, с длинной баской, которое они выбрали вместе в «Годшо» во время поездки с Женевьевой в Новый Орлеан. Виви пощупала ткань, словно обдавшую теплом ее пальцы.

Тинси положила поверх руки Виви свою.

— Bebe, от твоего наряда нужно избавиться, и как можно скорее.

— Как можно скорее, — повторила Виви, пытаясь вспомнить былой залихватский тон я-я.

— Избавиться, — подтвердила Женевьева, прикуривая. В уголках ее глаз стыли слезы.

Милю-другую они ехали молча, прежде чем Женевьева снова заговорила.

— Послушайте, дамы, — начала она, и голос ее был подобен медленно текущей воде байю, — Бог не любит уродства. Понятно? Что бы там вам ни говорили, малышки, Господь не создает уродства и не любит уродства. Le bon Dieu[62] — Бог красоты, и все вы этого не забывайте.

— Да, maman, — ответила Тинси.

— Да, maman, — эхом откликнулась Виви.

— И, Виви, ma petite chou, послушай меня: жизнь коротка, но широка. И это пройдет.

Своеобразный урок катехизиса продолжался всю дорогу, пока Женевьева везла Виви домой.

22

Девушка, снимок которой был помещен на первой странице «Торнтон хай тэтлер» от 21 мая 1943 года, выглядела такой худой и осунувшейся, что Сидда сначала не узнала мать. Господи, она кажется бездомной сиротой!

Под фото была подпись:

«ЛЮБИМИЦА ТОРНТОНА ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ

Виви Эббот, капитан команды поддержки выпускного класса, красавица и теннисистка, вернулась из академии Святого Августина в Спринг-Хилл, штат Алабама, где провела почти весь прошлый семестр, и была с радостью встречена всеми школьниками, от футбольной команды до работников столовой Красного Креста, которым так не хватало ее обычной жизнерадостности и энергии. Желаем хорошо провести лето, Виви! Даже при отсутствии Джека мы знаем, что ты и я-я будут в наилучшей форме!»

Сидде позарез требовалась информация. Она просмотрела весь альбом, исследовала каждую засушенную бутоньерку, каждый обрывок билета, пытаясь отыскать какие-то дополнительные сведения о поездке и возвращении из академии. Пыталась представить, какой была жизнь ее матери летом сорок третьего. Обувь выдавалась по карточкам, как мясо и сыр, но что еще, кроме этого? Было ли ее возвращение трудным, или Виви была «выше этого», как всегда советовала делать детям?

Ничего не найдя, Сидда принялась сочинять. «Предположим, в то лето мать процветала. Предположим, нежилась в любви и заботе окружающих. Предположим, газета не лжет: золотую девочку встретили с распростертыми объятиями. Предположим, мама смотрела только что вышедшую на экран «Касабланку» и обжималась со своим парнем, кто бы он ни был. Предположим, она была красавицей блондинкой и пользовалась куда большим успехом, чем я. Предположим, мама не знала, что ее ждет, и каждое утро просыпалась с улыбкой. Предположим, все это неправда. Предположим, остались только обрывки и клочки, которые мы тщетно пытаемся сшить в полотно».

Виви Эббот Уокер лежала на столе в маленькой розовой комнатке клуба «Здоровье», слушая несущуюся из приемника музыку и ожидая, когда придет массажистка Тори. Нисси первая открыла Тори, и теперь все я-я доверяли ей свои стареющие тела. Ложились на стол и отдавались чувственной неге, которую Церковь, под крылом которой они выросли, посчитала бы грехом потворства своим желаниям.