Божественные тайны сестричек Я-Я

— Я пытаюсь верить, — говорила она, — что Господь не дает нам более одного крошечного отрывка истории зараз. Ну, понимаете, истории вашей жизни. Иначе сердце разболится сильнее, чем вы сможете вынести. Он наносит такой удар, чтобы вы по-прежнему могли ходить, медленно, как человек с гипсом на ноге. Но невидимая трещина по-прежнему кроется в вас — достаточно широкая, чтобы оттуда пророс саженец. Только никто ее не замечает. Ни один человек. Все считают, что ты остаешься цельной и здоровой, и обращаются с тобой, наверное, не так мягко, как обращались бы, знай они о трещине.

Виви снова всхлипнула. Тори положила одну ладонь ей на поясницу, а вторую — на основание шеи и слегка надавила. Виви казалось, что массажистка дотрагивается до спинного мозга, посылая ему мысленный приказ успокоиться.

— Я думаю, — продолжала Виви, — о том дне, когда все трещины будут выставлены напоказ. И тогда я буду как груда разбитых горшков.

Тори вновь взялась за плечи Виви. Та слегка поморщилась, словно от боли.

— Не в моем характере так говорить, — пробормотала она, громко всхлипнув. — Но когда-нибудь я изменю свой характер. И черт с ней, с популярностью. Не считаете, что со мной достаточно весело, ну и ладно! — Виви выдавила смешок и попыталась сесть. — Господи, я начинаю говорить, как Бланш Дюбуа[65]: «Я всегда зависела от доброты незнакомых людей».

— Думаю, я не могу считаться незнакомкой, — ответила Тори, нажимая большим пальцем на лопатки Виви.

— Ой, больно! — простонала та.

— Как по-вашему, почему плечи такие чувствительные?

— О, я всегда ношу тяжкий груз, мивочка, — пояснила Виви. — Железные гири.

— В таком случае опустите их на несколько минут, пока мы разомнем эти узлы, ладно?

— Ладно, — согласилась Виви, вжимаясь в массажный стол. «Этот стол, — сказала она себе, — поддерживается полом, пол, в свою очередь, — зданием, которое вросло глубоко в землю, мой собственный дом».

23

Прежде чем выйти из массажного кабинета, Виви надела темные очки, не желая разговаривать со своими приятелями по клубу «Здоровье». Ни с молодыми людьми, вечно норовившими флиртовать с ней, ни с молодыми женщинами, работавшими на станции местного кабельного телевидения.

Только усевшись в маленький кабриолет «мията-сюрприз» — подарок Шепа, который Виви давно мечтала получить и недвусмысленно на это намекала, она вынула из плеера диск Барбры Стрейзанд. Будет невыносимо, если она снова заплачет. Хотя уже почти стемнело, домой ехать не хотелось. Поэтому она отправилась к Тинси.

Виви и Тинси потеряли не только Джека. Они потеряли и Женевьеву. Очень долго после получения телеграммы Женевьева никого не желала видеть, но потом, выйдя из спальни, объявила, что ее сын не мертв. Если верить Женевьеве, Джек сумел уцелеть и бойцы французского Сопротивления отнесли его в ближайшую деревню на юге Франции и стали лечить. С того самого дня она отказывалась пользоваться английским вариантом имени сына, на котором неизменно настаивал муж.

— Наш Жак жив, — твердила она. — Вне всякого сомнения.

Теперь оставалось только его найти.

И вскоре фантазия Женевьевы заставила Виви забыть о скорби. С ее воображением было так легко поддаться грустному обману — утешению, предлагаемому Женевьевой. Засыпая, Виви представляла возлюбленного под той самой луной, которая виднелась из окна ее спальни. Вместе с Тинси и Женевьевой она бесконечными часами изучала карты Франции. Жадно впитывала каждую весточку о французском Сопротивлении. Помогала сочинять бесчисленные письма в штаб военно-воздушных сил, которые Женевьева относила к секретарше мистера Уитмена с приказом напечатать немедленно. Виви очень хотелось верить. И она поверила. На время. Неустанно обсуждала с Женевьевой, что сейчас делает Джек, что ест, в какой постели спит. Иногда у нее голова шла кругом от сказок, которые они сочиняли. Она соглашалась с Женевьевой, что да, конечно, Джек учится играть на своей скрипке французские народные песни. Играет и думает о доме.

И каждый раз, начиная плакать, Виви чувствовала себя виноватой в том, что предает надежду. После школьного обеда они часто стояли с Тинси у своих шкафчиков. Иногда казалось совершенно невозможным идти на урок истории, потому что слезы падали дождем. Тогда они выходили во двор, садились на траву и плакали. Они не хотели никакой истории. С них пока что хватало и той, что вершилась у них на глазах. И Виви не желала, чтобы Джек стал частью истории. Она предпочитала, чтобы он ел с ней гамбургеры в придорожном ресторанчике. Хотела видеть из окна аптеки Борделона, как он сворачивает за угол, хотела видеть, как вспыхивают его глаза, когда она входит в комнату. Хотела, чтобы он крепко обнял ее и вернул жизнь.

Много месяцев подряд Виви проводила вечера пятницы и субботы с Тинси, отказываясь от всех свиданий. Потом к ним присоединились Каро, Ниси и Чак, бойфренд Тинси, чья преданность я-я ни разу не поколебалась. Никто не считал тогда странным, что девушки спят, обнявшись, в одной постели. Спят, пока не приходит время вставать, ходить и даже притворяться, что их жизнь не разрушена ужасным ударом.