Заламывая руки, Мадлен нервно расхаживала по комнате. «Где похоронен Нострадамус, должно быть известно маме. А значит, нужно будет наведаться в родительский дом. Но, чтобы получить разрешение покинуть Лувр, придётся поговорить с Анри». Понимая, что личная встреча – её единственный шанс уговорить короля отпустить её к родным, Мадлен распахнула шкаф, выбирая новое платье. «Сегодня мне придётся очаровать Анри, чтобы добиться желаемого. А в замке ни для кого не секрет, что женская красота – слабое место короля. И, несмотря на все заверения Анри о том, что я желанна для него любой, я вижу, как загорается его взгляд, когда я подбираю верное платье».
Долго изучая свой гардероб, Мадлен, наконец, извлекла на свет платье, что, по её мнению, должно было поразить короля. «Уж, не перестаралась ли я? – подумала Мадлен, рассматривая себя со всех сторон. – Боюсь, увидев меня в этом облачении, Анри будет заинтересован совсем не моими речами. Но, быть может, это и к лучшему: мне нужно во что бы то ни стало получить его разрешение на отъезд».
Ещё некоторое время Мадлен, застыв, простояла у окна. Прикрыв глаза, девушка размышляла над тем, с чего начать разговор с королём. Отрепетировав речь, она, наконец, взяла себя в руки. «Нет смысла откладывать этот разговор. Чем быстрее я получу ответ Анри, тем лучше».
Выйдя из комнаты, Мадлен решительно направилась к тронному залу.
Но с каждым шагом, что приближал её к королю, девушка теряла свою уверенность. Когда ноги привели её к закрытым дверям тронного зала, она была готова развернуться и бежать прочь. Сердце в груди колотилось так громко, словно Мадлен стояла возле логова зверя. «А может, зря я всё это затеяла? С тех пор как Анри вернул меня в Лувр, я больше не виделась с ним. Кто знает, чем он сейчас занят. Вдруг он уже погружён мыслями в предстоящий ритуал. Что, если моя просьба об отъезде будет воспринята как попытка побега? Тогда Наваррский запрет меня под замок. И мне повезёт, если не бросит в Бастилию».
Сомневаясь, девушка начала пятиться назад, но вдруг дверь в тронный зал распахнулась и из неё вышел Пьетро. Увидев растерянную девушку, он тотчас опустил глаза в пол. После событий в башне Сен-Жак Пьетро опасался пересекаться с бывшей фрейлиной.
– Мне доложить королю о твоём визите? – тихо пробормотал юноша, стараясь не смотреть на девушку.
– Я пришла… нет… то есть да… пожалуй, лучше доложить.
Кивнув, Пьетро вновь скрылся за дверью, а выглянув обратно, произнёс:
– Его Величество ждёт тебя, можешь войти.
Резко выдохнув, чтобы избавиться от волнения, Мадлен направилась в тронный зал. Войдя в просторное помещёние, девушка бросила взгляд на королевский трон. К её удивлению, тот оказался пуст. В недоумении обернувшись, Мадлен, наконец, отыскала Наваррского.
Прислонившись спиной к стене, король, усмехаясь, поигрывал короной, что держал в руках. Золотой обруч – символ королевской власти – сейчас был для Анри не более чем игрушкой. Подбросив корону в воздух, Наваррский ловко поймал её. Оттолкнувшись от стены, сделал шаг навстречу девушке и, наконец, водрузил корону на свою голову.
– Признаюсь, Мон Этуаль, не ожидал увидеть тебя здесь. Но я бесконечно рад, что ты сама пришла ко мне. После нашего возвращения я в некотором роде опасался навещать тебя. Всю поездку в Лувр ты была так холодна ко мне. И я стал думать, что тебе неприятно моё общество.
Под пристальным хищным взглядом Наваррского Мадлен почувствовала себя неуютно. В ней вновь столкнулись в непримиримой борьбе два совершенно разных чувства: страх и желание. Мадлен отчётливо ощущала опасность, исходящую от Анри.
Девушка знала: он был её палачом, её погибелью. Но, несмотря ни на что, она не могла избавиться от желания, что вновь и вновь влекло её к королю. Она могла бояться его, избегать, но рано или поздно снова оказываться напротив него. Вскинув голову, Мадлен заглянула в глаза Анри, пытаясь пробиться сквозь пелену притворной насмешки.
– А вы никогда не размышляли над тем, отчего всё это происходит? – осторожно поинтересовалась фрейлина.
– Размышлял, и не раз, – дал ответ Анри.
– И к какому выводу вы пришли?
Анри, не отрывая от девушки хитрого взгляда, вплотную приблизился к ней. Его рука медленно поднялась в воздух, желая мягко коснуться ладонью нежной женской щеки. Мадлен не сопротивлялась, не отталкивала его, но и не шла ему навстречу. Девушка замерла, став мраморной статуей: красивой, но холодной, желанной, но лишённой огня. Видя её показное равнодушие, Наваррский опустил руку, так и не коснувшись гладкой кожи.
– Что бы я ни делал, как бы себя ни вёл, ты всё равно боишься меня.
Не веришь, что я смогу уберечь тебя.
– Как? Отдав на растерзание древнему божеству?
– Я не позволю ему причинить тебе вред. Сделай то, что он просит, и…
– …и он просто оставит мне в покое? Отпустит на все четыре стороны?
От напора и внезапной решимости, что загорелась в глазах девушки, Анри оторопел. Он мог бы соврать, ответив то, что крутилось у него на языке, но под пристальным взглядом женских глаз впервые не смог солгать.