Божьи безумцы

Мы успели отдохнуть и подкрепиться; затем похозяйничали в офицерских жилищах так же, как поступили бы с нашими домами драгуны, захватили оружие и башмаки; потом двинулись к церкви и дому священника. Тут поднялся спор: кое-кто требовал поджечь их, но Соломон вспомнил заветы Моисея: «Душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение!»

Итак, церковь была спасена от пламени в уважение к тому, что враги пощадили наш храм, и мы посмотрели только на их идолов в золотом шитье. Из Колле мы ушли после полуночи, и души наши исполнены были ликования.

Привал сделали в горах в виду Эспинаса в овчарне Шандомерг, а Соломон Кудерк и некоторые другие отправились жечь ближайшую церковь — в Сен-Фрезаль-де-Ванталон…

Только что получили весть, что городское ополчение и регулярные войска движутся на нас со всех сторон. Дядюшка Лапорт узнал, что во главе их поставлен пресловутый капитан Пуль^{50}, тот, который схватил Пьера Сегье на Фонморте.

Спрячу свои записи под кафтаном из козьей шкуры и буду биться, чтобы отомстить за Сегье.

Близ моей матушки…

Один бог знает, как я скатился в лощину Лубреиру, поднялся в горы через Л’Эрм, прошел через Сент-Андеоль, перевалил через хребет в Кудулу… Все было как страшный сон, я очнулся от него в Борьесе близ матушки, у Дезельганов. Там меня накормили, напоили, согрели, и все боялись, как бы я не умер от грудной болезни.

В Шандомерге я был в отряде молодых, плохо вооруженных — у нас были только пращи да деревянные вилы, дядюшка Лапорт нас поставил в первом ряду, близко к неприятелю. Мы занимали место на склоне горы, выше овчарни; мы дразнили папистов, снимали шапки, кланялись, размахивали руками, а потом, затянув псалом, двинулись на врагов.

Вдруг на нас обрушились громы и молнии, облака дыма… И вот я очутился в Борьесе.

Я уж думал: все копчено. Господи, прости меня!

Капитан Пуль приказал оповестить, что десятка два фанатиков он уничтожил, а об остальных ничего не известно, должно быть, бесславно разбрелись по домам, спрятали в тайники ружья, смяли с древка лезвия кос, понурив голову, принялись опять вспахивать землю или чесать овечью шерсть… Восстание заглохло. У мятежников нет больше войска.

Мало-помалу черное стало в белое обращаться. Старик Дезельган отвозил в Колле к бондарям для починки свои винные бочки и узнал там от верных людей, что они видели, как провезли по городу с полдюжины убитых солдат. Вот оно как! И даже одного офицера ополчения, простреленного двумя пулями. Верно, верно. Как его звать? Жиберген. Он дворянин из Сен-Жермена. И еще одного офицера из Брану, раненного по ошибке своими же. Даже самого Пуля наши подстрелили, только рана не опасная, зато его шурин Виватьен, капитан фузилеров, ранен смертельно. Вот что люди говорят.

Авель, тоже ходивший на разведку в Лезинье под Шапдомергом, слышал, что из «двух десятков фанатиков», якобы перебитых Пулем, не видели ни одного, так как сей знаменитый капитан поспешил запереть тела убитых в овчарне и сжечь ее, — поспешность, весьма необычная для папистов, коим очень нравится волочить на плетенках останки гугенотов по городам и деревням…^{51}

И наконец, вчера вечером пришел Теодор.

Из верных источников мы узнали, что нашему Гедеопу и его войску удалось с тех пор изрядно потрепать три роты полка Мираля у Вебронского моста.

И наш кузнец Лапорт теперь пишет властям дерзкие послания и подписывается так: «Господом посланный Гедеон, полковник детей божьих, взыскующих свободы совести».^{52}

Теодор рассеял последние мои сомнения относительно Этой победы, после коей победители так быстро задали лататы. Я знаю теперь, что мы войну ведем на новый лад: мы должны нападать внезапно, врасплох и тотчас рассеиваться — такое правило установил Жаванель из водуазской секты, который некогда привел крестьян-повстанцев к победе.

Жаванель оставил также указания, в коих запрещается кощунство, разврат и воровство, предписывается молиться перед боем, всю добычу складывать вместе, пленных не брать, церкви жечь.

Брат узнал все это от рыжего пекаря Кавалье, следовавшего за нами от Сен-Мартена до Шандомерга. Кавалье жил в Женеве.

Брат сказал мне, что мы оба должны как можно скорее присоединиться к повстанцам, а по дороге выполнить некое поручение. Мать — она сильно постарела за последние дни — тяжко вздыхала. А Финетта поспешила сообщить нам свежие вести.

— Четверых наших взяли в плен в Шандомерге и повезли в Алее, схватили Жана Кудерка из Вьельжуве, дорогой он умер, и его тело таскали повсюду, думали, что кто-нибудь его опознает; второй был Жан Эраль, по прозвищу Сверчок, третий Пьер Саль, а четвертый Жак Донадье… Люди говорят, что их будут колесовать на лобном месте…

Брат поднялся, сказал, что именно ради них мы и должны выйти из Борьеса до рассвета.

— Ты возьми с собой, Самуил, бумагу и чернила. Спокойной всем ночи.