Так объявили…
А жить было нужно.
Ну, поначалу я продавал все, что продавалось: вещи, мебель, посуду, квартиру…
Потом продал почку, селезенку, четыре ребра, одно легкое, правую руку по локоть, левую ногу пониже колена, правый глаз, левое ухо, верхнюю губу…
Горестно усмехается.
Что любопытно…
Нюанс…
Замечаю для смеха: меня целиком – целиком сотворенным – меня целиком не желали.
Но грызлись, как лютые волки, в жутких очередях за всякий мой жалкий член, подкупали врачей, вожделея, стонали: желаю твой жалкий член!
Желаю твой жалкий член!..
И опять усмехается.
Я уже говорил: я себя не любил.
Продавал себя без сожаления.
Увы, я уже видел прошлое и будущее меня не возбуждало.
Я знал, что солнце уйдет и появится снова; станет холодно – потом опять жарко; что всему есть свое время – жить и лгать, умереть и заткнуться. Одного я не знал: что однажды я вдруг полюблю…
Молчит.
Она так похожа на маму…
И тоже красивая…
Тоже, похоже, неряха…
Растяпа…
Недавно пришила на месте искусственного уха – искусственный глаз…
Заметив, что я удивлен, улыбнулась невинно, просила не обижаться, чмокнула в кончик носа…
Улыбается.
А мир – странный…
Когда не осталось надежды, казалось, совсем – он мне улыбнулся. Светло, беззаботно, как будто хотел мне сказать: «Эй, не горюй! Да не все так плохо, да, эй!..»
Улыбается почти счастливо.
Ее поцелуй горел и сверкал на кончике моего носа, как алмаз.
Я впервые не прятал лица, мне впервые хотелось кричать этому удивительному, этому прекрасному миру, что я еще есть!
Что еще не конец!
И что у меня – для него! – еще много прекрасных членов!
И что я… Я-а-а… Я…
Поднимается.
Я, смотри…
Удаление сердца на завтра…
Но подумал, что я не продам…
Я и деньги верну – не продам…
И последнюю руку теперь не отдам…
Руку, сердце – а?..
Руку, сердце…
Руку и сердце…