Божьи люди. Мои духовные встречи.

Характерно, что отец никак не соглашался с общепринятой системой вращения Земли вокруг Солнца в течение года, ему это казалось, очень долго бы было. И он придумал свое объяснение: Земля вертится под Солнцем, как если бы какой-нибудь шарик привязали к потолку, и он внизу делал бы ежегодное движение. Я, как “ученый” сын, старался поддержать Коперника, — но безуспешно…

А мать давно уже спала… Завтра снова начинать рабочий день, часа в три утра… А отцу — свой труд…

Перед смертью мама предлагала ему еще послать за доктором, а он ответил ей: “Нет, мать, не хлопочи зря: я чувствую, мне не поправиться. Пожил, потрудился, пора и на покой мне”.

Оба трудились всю жизнь… Хорошие были люди.

Чернички

Их было в наших краях, в разных селах, три — четыре человека. Так называли этих девственниц потому, что они всегда одевались, подобно монахиням, в черное, иногда их именовали “вековушками”, так как они век вековали незамужними. Обыкновенно они по умершим читали Псалтирь, — где их звали. В остальные дни они скрытно жили в какой- либо маленькой хате, или “келии”, на огородах; как проходила их жизнь, мы не знали: вероятно, читали какое-нибудь молитвенное правило, клали земные поклоны, занимались в свободное время какой-либо работой.

Никогда ничего худого про них не говорили.

В храме они были первыми, уходили — последними. Стояли обычно в сторонке, сзади всех… Своей “стайкой”. На молитвах — кланялись низко, кладя кресты твердо, как по- латается по–уставному. Никогда не говорили и вообще были молчаливыми.

Почему они не вышли замуж, не знаю. Но я хорошо помню, что две из них были даже красивыми: одна — с удивительно белым лицом, блондинка, — хотя волосы их были укрыты черным большим платком, низко надвинутым на глаза; другая, с тонкими чертами лица, брюнетка; а вот замуж не вышли… Видно, думается мне, не пожелали замужества по тем же религиозным побуждениям, которые иных направляют в монастыри. Только здесь было свободнее, чем при послушании в обители.

Про святость их тоже не говорили люди, хотя и относились к ним с почтением… Народ наш был разборчив в употреблении слова “святой” — вопреки сектантам.

А третья, известная мне, слепая Даша, была удивительным человеком. Слепая от рождения — у ней в больших глазах белки были без зрачков, — она как-то научилась по слуху Псалтири: все псалмы и междопсалмия она знала твердо наизусть. 150 псалмов — это не легко запомнить, да еще в порядке их! Довольно полная, с округлым лицом, с расширенными глазами — как это делаем мы, зрячие, когда прислушиваемся к чему-либо, с рябинками на лице, всегда довольная, даже ласково улыбающаяся при разговоре… Немыслимо было даже подумать, чтобы она кого-либо осуждала! Она особенно твердо крестилась, вдавливая персты в лоб, живот и плечи.

Свой крест слепоты Даша несла совершенно безропотно. И слепота ей, вероятно, была во спасение. Да и посторонние, глядя на нее, легче переносили скорби. А я, вспоминая сейчас о ней, поучаюсь.

Примечательно, что эти чернички никого не учили, не давали советов. И — Боже сохрани — не обличали, не судили: учить — это дело батюшки! К священству всегда относились со смирением, с почтением. А батюшка смотрел на них спокойно, точно не замечал их, будто хранил» лишь девство — такое простое и легкое дело! А ведь это явление — замечательное! И стоило бы заинтересоваться им! Но кругом были подобные им — религиозные, смиренные, целомудренные — только — в браке: а это — тоже подвиг. Дух же был один: христианский, православный, потому, вероятно, и не дивились черничкам.

Кстати, брат у чернички–блондинки, Семен Иванович, —бывший садоводом у помещиков Ч.[244], живший версты за полторы от своего дома, — тоже был одиноким, холостым. У него была широкая, чистая, бело–желтая борода. Он обладал мягким тенором и всегда пел в хоре. Видно, в этой семье была почему-то общая наклонность к девству и церкви. Спокойный. Относились к нему с уважением.

Что с ним случилось после — не знаю…

Жили–были.

Крестная

Моя крестная мать и сестра моей матери, Евдокия Николаевна, вышла замуж за Кузьму Васильевича. Какая его предыдущая жизнь смолоду, я не знаю; но со своего детства я помню его уже управляющим имением в местечке Умет. Но не в нем дело, а в крестной. Она народила четверых детей. Последнюю девочку, Женю, родила с трудом. И после родов — умерла. Ей было тогда, по–моему, лет 30–35.

Какая она тихая, кроткая и богомольная! Такой она уродилась в бабушку нашу. Иногда детям приходилось гостить у них. Фамилия их была — Богачевы. Никогда мы не видели ее рассерженной или печальной… Но особенно меня удивляло, что перед сном она простаивала на вечерней молитве “часами”, как мне казалось тогда. В ее спальне были большие иконы в позолоченных киотах и серебро–золо- тых ризах.

Однажды лишь, помню я, она сказала мне что-то непо- нравившееся. И я даже отказался, по капризу, от обеда или ужина. А она отнеслась совершенно спокойно к этому, только сказала: “Ну, что ж? Губа толста́, брюха пуста́”. Такова тогда была в народе пословица.