Божьи люди. Мои духовные встречи.

У нее было два мальчика, может быть, лет по 8–10. У матери на косяке всегда висел кнут для наказания ребят. Как-то дети расшалились и старший разбил лампу — или только стекло… Спрятать беду было уж некуда. Тут вошла в избу мать и, конечно, сразу увидела следы шалости.

— Кто разбил лампу? — спрашивает она сурово.

Младший вдруг говорит:

— Я!

Мать сняла кнут и жестоко отхлестала его.

А старший брат с ужасом и удивлением смотрит, как мать бьет неповинного брата.

Мальчик (не помню имени его: может быть, Николай?) полез на печь — утешительницу всех несчастных. И вдруг потолок над ним исчез. Воссиял свет. И явился Христос.

…Далее не припоминаю, что Он сказал ребенку в похвалу за самоотверженное страдание за брата. Но только мальчик тогда же дал обет: уйти на Афон в монастырь. И когда вырос, так и сделал. Потом был там игуменом и сам рассказывал о видении.

А я теперь записываю — для тех, кто спрашивает: “А кто Бога видел?”

Причастие революционера

Это я сам слышал…

Прежним людям всем был известен профессор М. М. Ковалевский[246]. Он был и выдающимся ученым, и членом Государственной Думы. Казалось, что и он был неверующим.

Пред смертью он попросил священника, С-ва, моего товарища по академии, исповедался и причастился от него…

Тогда многие говорили об этом с удивлением.

Записываю на память читателям! И вспоминаю при этом слова апостола Павла, прежнего гонителя Христа: “Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или как судят другие люди; я и сам не сужу о себе… не судите никак прежде времени, пока не приидет Господь… и тогда каждому будет похвала от Бога.” (1 Кор. 4, 3–5).

Кстати, вспомню здесь А. Ф. К-го[247]… Про него, вероятно, и сейчас думают, что он был неверующим. Но я у него служил и молебен, и подарил ему икону Божией Матери.

Он заходил в Париже в нашу церковь. И однажды он мне сказал о себе следующее:

— Я никогда не был неверующим. Гимназистом я прислуживал в алтаре. Да и после я всегда веровал. Иначе нам, эсерам, и нельзя: мы стоим на принципе ценности личности, а личность ценна, если только верить в бессмертие. У социал–демократов основа — материалистический нигилизм. Потому у них не может быть и нравственности: Бога нет — все возможно.

Еще говорил:

— Мы (партия) не знали, что духовенство имеет такое значение! Если нашей партии когда-нибудь придется быть у власти (я-то не доживу), то мы предоставим ему соответствующее место в государстве.

— Не нужно, — ответил я ему. — Церковь жива собою, верою, Христом!

Писательница

Заодно запишу и о ней.

Родители ее были высокими чиновниками. Еще гимназисткой она писала в местной газете стихи, подписываясь псевдонимом[248]. В душе уже тогда была либералкой. Наступила революция. Она влилась в ее русло. Стала совсем неверующей.

N. N. тогда нужна была секретарша. Она была туда приглашена.

От лица правительства ей предложили поручение: поехать в монастырь… и описать там рукописи. Она решительно отказалась. Но посредник настойчиво просил ее.

— Да у меня и денег на это нет!

— Дадим.

И она согласилась.

В это время, не помню уж, раньше или после этого приглашения, она видит во сне монаха[249]. Но не придала сну никакого значения. Каково же было ее удивление, когда по приезде в монастырь она видит его воочию! Поразилась она! И… сделалась потом и верующей, и духовной дочерью его, до самой смерти. Написала житие его…

Я переписывался с нею. И доселе остались у меня ее письма ко мне… Кое-что выпишу из них.

Стихи Назыма Хикмета (перевод с турецкого)

Мы, дорогая,
Всему обучены;
Голодом пытаны,
Холодом мучены;

Можем таскать непосильное бремя;
Можем годами жить врозь;
Нам умирать с тобою вовсе не время;
Смерти желать нам еще не пришлось.

Мы, дорогая, имеем ведь право, —
Честное слово, людей мы научим:
Здравому смыслу и доброму нраву,
Больше немного любить, быть получше! —

И Т. Д.

Этот перевод писательницы я привел здесь, чтобы показать часть ее дел… Но дальше я выпишу о ее религиозных думах.

ХРИСТОВ ПУТЬ

“Что произошло, если бы Христос отказался от Креста? Человечество погибло бы, предав лучшее в самих себе, поставив на первое место эгоизм, саможаление и материальное, моральные ценности навсегда бы переставились. Материальный мир стал бы единственным вожделением человечества. И уже никогда бы не был возможен Фавор и Воскресение — то есть преображение твари во всем. Это было бы такое бедствие для всего мироздания, что больше ничто не могло бы помочь.

А если правда Христова такова была, то другого пути нет и нам, кто захочет за Ним идти…

И мне стало легче, яснее, — в меру моего разумения понятнее… и страх страдания уменьшился.