Божьи люди. Мои духовные встречи.

А я как раз недавно думала о страданиях; это — самый трудный для меня вопрос: почему нужно было страдание, как путь Христов? По натуре своей я обязательно была бы с Петром: “Пожалей Себя!” (Мф. 16,22). Вы знаете, что я очень часто не богословски думаю, а человечески размышляю об Евангелии, об отдельных его эпизодах, глубоко погружаясь в эти мысли, до грани — какого-то созерцания…

Мне хочется рассказать вам (мне. — М. В.), как умею, о том, что недавно передумала я.

Ведь Христос был тем средоточием, в котором скрестились величайшая безмерная любовь Божественная (Бога Отца) и — величайшая любовь земная (Богоматери). Но ни Отец не отвел чаши в Гефсиманском саду, ни Мать никогда не сказала с Петром: “Сын, пожалей Себя и Меня…” Этого возлюбленного Сына Они не спасли от страданий, а дали Ему все претерпеть.

Значит, — заключает она, — так нужно, и только так”.

О СЛОВЕ

“Спасибо за всю ту духовную радость, что я получила в эти дни, и за то, что Вы причастили меня.

Мне хочется сказать Вам о необыкновенном переживании моем вчера, за обедней у Вас. Читалось Евангелие; и я вдруг почувствовала, что с каждым словом источается ка- кая-то очищающая сила. Тогда я вспомнила, что однажды недоумевала, что значат слова Христовы апостолам: “Вы уже очищены через слово” (Ин. 15, 3); и о “Слове, которое… будет судить его (неверующего; Ин. 12, 48) в последний день”. Разумом я еще как-то понимала, но не всем существом. И вот однажды в Новодевичьем один проповедник сказал несколько раз с особенной отчетливостью и верой: “Господь Иисус Христос”. И каждый раз (незначительно, но внутрен- но) я видела как бы вспыхивающий свет. А вчера я чувствовала, как Евангелие лежало, как риза Христова, от которой исходила сила и благодать, освящая все более и более самый воздух в церкви. Я не посмела читать; во–первых, потому, что “прах и пепел”, а во–вторых, потому, что видела такую торжественную красоту (курсив ее. — М. В.), которую боялась нарушить всем: и внутренним неблагообразием, и внешним неумением (последнего слова я не вполне понимаю, но именно так написано ею — М. В.).

Но красота и благодать и непосредственное ощущение Божиего присутствия (курсив ее) были так велики, что, при всем ощущении грешности, у меня в душе был мир и чувство неотверженности (курсив опять ее). Мне кажется, я не боялась бы умереть… Он (Бог) знает, что я в глубине души своей люблю Его.

То, что я видела (слава Богу: не чувственно–зрительно), было чудесно и радостно, и совершенно конкретно (курсив ее).

..Я очень бы хотела еще раз причаститься”.

Завещание

Это пишет духовная дочь иеромонаха Иннокентия[250], бывшего в Зосимовой пустыни (за Сергиевой Лаврой).

“В день 8 января, в 8 часов вечера, я была около родного батюшки. Вышла минута, в которую я осмелилась спросить батюшку:

— Хочется ли вам, батюшка, умереть?

Он со смирением ответил:

— Я договорился с о. Е. (?): я бы хотел и пожить. Но он мне сказал: “Лучше предаваться в волю Божию”. И я — согласен. А ты бери бумагу и напиши завещание мое всем духовным чадам. Передай им мое благословение и просьбу по смерти моей. Пиши, а я буду говорить.

Огонек был слабый, и я у кроватки не могла писать, села за стол.

ЗАВЕЩАНИЕ

Боголюбивейшие и Богом данные мои чада духовные! Чувствую, что силы меня оставляют посредством моей болезни; и, видимо, приближается конец моей жизни. Посему заблаговременно прошу у всех прощения: кого чем обидел или оскорбил — словом, делом или помышлением: простите меня Бога ради! И сам всех от души прощаю и разрешаю. Не надеюсь на себя оправдаться пред Господом, по своим великим грехам и немощам. Прошу и умоляю: помогите мне в загробной жизни своими молитвами!”

Родители владыки Вениамина Иван Афанасьевич и Наталья Николаевна

Наталья Николаевна Федченкова

Сестры владыки Вениамина: Елизавета Афанасьевна и Надежда Афанасьевна

Братья Федченковы (слева направо): Сергей, Александр, Михаил, Иван

Епископ Вениамин. Константинополь. 1920 год.

Епископ Вениамин. Париж (?) Кон. 1920-х - нач. 1930-х годов

Париж. Сергиевское подворье