Божьи садовники

– Мне кажется, Морти, что одно без другого не существует. Вот когда на гитаре играешь, чем ты это делаешь: струнами или пальцами?

– Змей ты, Тодька, напомнил! Я уже сколько времени не держал в руках гитары, скоро, наверное, и ноты перезабуду. Хоть бы в раю она у меня была…

– А меня тогда научишь? Я ведь не на одном инструменте играть не умею, пою только…

Морти легонько толкнул Тодика локтем и озорно прищурился:

– Научу, если полной бестолочью не окажешься!

– Значит, сейчас нам тем более нужно стараться, чтобы твоя и моя мечта поскорее сбылась!

– Так разве мы не стараемся, когда исполняем волю Господа, ниспосланную в его откровениях?

Тодик вздохнул:

– Наверное, плохо еще исполняем, раз до сих пор не в раю… Чего-то нам недостает, чтобы стать совершенными, как совершенен Отец наш небесный. Он-то знает, чего именно, только нам не говорит. И мне вот кажется, Морти: не говорит он лишь потому, что мы сами должны все увидеть и понять. В этом смысл нашего пребывания здесь. И мы непременно увидим и непременно поймем! Может быть – даже завтра!..

Глава 4.

Величайшее счастье

Автобус номер пять идет почти к самой границе города, туда, где многоэтажная застройка сменяется частным сектором. Если встать спиною к конечной остановке, как обыкновенно делают толпящиеся на ней люди, то слева будут видны серые панельные дома, а справа – дощатые заборы, над которыми поднимаются вперемешку крыши старых изб и современных коттеджей. Спереди же и сзади остановка густо обсажена деревьями, за которыми летом почти ничего не видать. Однако человек, который приехал зимою, сразу заметит между голыми стволами торец красного трехэтажного здания; наверху оно украшено башенкой, напоминающей маяк, и потому странно смотрится в местности, где нет никакого моря. Удобная для легковых автомобилей дорога подведена к зданию с другой стороны, и там же оборудована небольшая стоянка. Время от времени к стоянке подъезжает машина, и оттуда двое взрослых людей с серьезными лицами выводят ребенка – мальчика или девочку. Ребенок исчезает за тяжелой дверью парадного входа, успев еще с тоскою оглянуться. Больше он никогда не выйдет из красного здания – его оттуда вынесут, и то лишь затем, чтобы положить в гробик и зарыть где-нибудь на городском кладбище. Ибо это здание – больница, но больница совершенно особого рода: туда кладут пациентов, которых уже нельзя вылечить, но еще можно облегчить их страдания перед неизбежной смертью. Называется эта больница хоспис.

В тот день, о котором пойдет речь, хоспис жил по своему обычному распорядку. Иными словами, время тянулось очень неторопливо – для всех, а особенно для одной недавно поступившей в хоспис девочки. Кровать ее стояла возле самого окна, в большой, словно тренировочный зал, палате, находившейся на третьем этаже, под самой крышей; кое-кто даже утверждал, что весною можно услыхать, как наверху воркуют голуби. Палата была рассчитана на пять человек, и, соответственно, в ней стояло еще четыре койки. Располагались они таким образом, чтобы можно было спокойно, ни обо что не стукнувшись и никого не потревожив, подойти к ящику с игрушками, к шахматному столику и к плоскому телевизору на трех ножках, возле которого поблескивал зелеными огоньками роутер. Его мерцание было особенно заметным именно сейчас, когда в палате потушили свет после ужина и вечернего обхода. Вслед за сумраком в палате воцарилось и безмолвие: никто уже не переговаривался, не просил переменить компресс или дать воды, не плакал от некстати нахлынувших воспоминаний. Ночная медсестра, призванная наблюдать за пятью девочками, которые находились в палате, вскоре начала зевать, а потом и вовсе задремала в широком кресле, обитом розовой тканью. Уснули в своих постелях и маленькие пациентки – все, кроме одной, той самой, которая лежала ближе всех к окну. Повернув на влажной подушке налысо остриженную голову, она широко открытыми глазами смотрела на темное небо, точно кого-то ждала. Ждать пришлось недолго: вскоре за окном возник силуэт мальчика с большими черными крыльями. Еще секунда – и мальчик соскочил с подоконника на пол: плотно прикрытые рамы не стали для него преградой.

Девочка улыбнулась – было видно, что она очень рада гостю, но тут же решила для приличия состроить и обиженную гримасу:

– Ди, где тебя носит! – негромко произнесла она.

Мальчик смущенно потупил взгляд:

– Прости, Настя. Божье дело – в первую очередь, я говорил…

– Вам что, отгулов не дают? Попросил бы!

– Тогда бы пришлось объяснять, зачем он мне.

– Кому объяснять – Господу? Он ведь и так все знает!

– Когда сам признаешься – это все-таки несколько другое… Еще и от напарника не сразу улизнешь.

– Ты ему не рассказывал обо мне?

– Есть вещи, которые держишь в секрете даже от братьев… Думаю, такие вещи должны быть у каждого человека.

– А я было решила, что ты все своим уже растрезвонил…

– По-твоему, я трепло?

– Ну, не сердись, Ди! – Девочка ласково поглядела на мальчика. – Я все понимаю. Просто хочется, чтобы ты хоть иногда прилетал пораньше.